Раду Чобану - Сумерки

— Примите мое соболезнование, господин адвокат, — сказал парикмахер, подравнивая ему ножницами бороду.

Старик кивнул.

— Благодарю, благодарю… — пробормотал он.

После недолгого молчания Магецу спросил шепотом:

— Когда вернулись?

— Вчера.

— И как вы только вынесли? Тяжело пришлось?

Север отмахнулся, и жест этот можно было понять двояко: либо «не стоит об этом», либо «обошлось». Старик был горд собой, он вел себя сдержанно, и не только из предосторожности, но и из желания прибавить себе веса.

— В другой раз, — сказал он мрачно.

— Понимаю, понимаю, — многозначительно ответил парикмахер.

Пока господин Магецу отряхивал его щеточкой, Север оглядывал себя в зеркале. Вот он опять стал похож на себя прежнего. Во всяком случае, борода, благодаря опытным ножницам Магецу, а это уже немало, хотя седины в ней, кажется, прибавилось.

Он купил в церкви две свечки и в цветочном магазине две розы. Цветы стоили невообразимо дорого, старик не мог себе позволить купить больше. Теперь придется экономить на всем. Он сел в трамвай, дороги пешком до кладбища он бы не осилил.

Подходя к ограде, он обнажил голову и остановился в замешательстве. Где же могила Олимпии? Ни надписи, ни фотографии — ничего. А ведь ее похоронили рядом с Ливиу. Вот он улыбается ему с фотографии. Конечно, Север понимал, что у Марилены просто не было денег, чтобы заплатить граверу. И у Севера их нет. Эта работа стоит теперь больших денег. Старик поставил цветы в вазу, зажег свечи и лишь после того, как рядом со свечой Ливиу загорелась другая, почувствовал: Олимпия покоится здесь. У старика болели ноги. Скамейка была шаткая, гнилая, старик осторожно сел. Надо бы починить скамейку. Прибить новую доску… Все, все разрушается, гниет, только он один еще жив… Зачем? Чтобы видеть, как все разрушается и гибнет? Вот и Олимпия ушла. Господи, упокой ее душу! Столько лет прожили вместе… Столько лет! И вот ее не стало. До первой войны они прожили вместе не так уж много… Глаза у него наполнились слезами… Но прожили долго… много-много лет… Надо будет дома подсчитать, сколько именно… на бумажке… Придется высечь на памятнике дату ее рождения и смерти, а сверху ее имя… Когда же она родилась? Он ведь никогда не знал года ее рождения, она скрывала… И свое имя он высечет… заодно… Отчего же нет?.. рядом с именем Олимпии — свое имя… Это избавит Марилену и Влада от лишних хлопот, все равно недолго ему осталось… скоро и он… Север отправится следом за Олимпией. Скоро… может быть, совсем скоро… Ему стало не по себе, неприятный холодок пробежал по спине. Нет, он еще поживет, если уж он там выдержал и выбрался оттуда живым, он еще поживет… Он еще крепок, смерть может не спешить, нечего ей торопиться! Он еще понадобится Владу… Влад поступит в университет, закончит его, женится, получит квартиру и заберет Севера к себе… Появятся внуки… Какие внуки? Правнуки!! Конечно, правнуки! Это Влад ему внук… И Север умрет в покое, окруженный своими правнуками. Ливиу с Олимпией, упокой, господи, их души, не дожили до этого часа, а Север доживет. Не выпало им такое счастье… Годы пройдут, все уладится… Хорошо, что он уцелел. Ему вернут квартиру. Все они туда переберутся, будут жить одной семьей, в своем «гнездышке», как любила говорить Олимпия. Можно и теперь подать прошение, учитывая… Да! Он так и напишет. Принимая во внимание, патриотический акт — пожертвование своего дома будущему университету… Север ли виноват, что университета так и не основали, важно намерение… теперь он может рассчитывать на поддержку, в порядке исключения… Гм… Надо будет хорошенько обдумать и написать…

— Здравствуйте, господин адвокат!

Север вздрогнул. Сторож Кива. Он нарочно громко топал, шагая по аллее, желая, чтобы старик его заприметил, но Север слишком углубился в свои невеселые мысли. Кива остановился в двух шагах от скамейки, в серой штатской одежде он казался еще более тощим.

— Как дела, дружище Кива? — радостно спросил Север.

— Да вот, все с героями, господин адвокат.

— Да, да… вижу… тут у тебя чисто. Госпожа Марилена платит тебе?

— По возможности и платит, дай ей бог здоровья. Времена нынче тяжелые… Да я все равно за могилкой присматриваю… потому как добро помню… кто меня, значит, сюда пристроил… да и теперича никто мне слова худого не говорит…

Старик мрачно кашлянул. Кива стоял в почтительном отдалении, слегка склонившись, и старик вновь почувствовал себя прежним важным, сановитым Севером Молдовану.

— Пора бы тебе, Кива, об этом и позабыть, — многозначительно заметил он. — А то узнают, кто тебя устроил, и не исключено, что попросят отсюда…

Он и сам понимал, что говорит вздор, но слова, произнесенные столь глубокомысленно, благотворно подействовали на него самого и, как ему казалось, должны были придать ему веса в глазах Кивы. Но получилось наоборот, Кива засомневался и впервые позволил себе выразить свои сомнения вслух:

— С мертвыми-то возжаться кто станет?.. тут на прошлое не глядят…

— Ну, да?! — обиженно протянул старик, точно хотел сказать, «что ты в этом понимаешь, дурень…» — Я и не таких повидал в последние месяцы…

Кива весь обратился в слух. Он еще ниже согнулся, с робостью подошел поближе и спросил с заговорщицким видом:

— А за что вас взяли, господин адвокат?

— За то, что я Север Молдовану и ни за что больше!

— Так, так… Ваше счастье, господин адвокат, легко отделались… Как только я узнал, что вас взяли, так и сказал себе, — вы уж простите меня грешного — господину адвокату конец, не лежать ему возле господина Ливиу, и не посажу я цветочки на его могиле… Да вот, избавил господь… вернулись…

Старику не очень-то приятно было такое слышать, хотя он понимал, что говорит Кива от чистого сердца. Он сказал угрюмо:

— Не могли Севера Молдовану сгноить в тюрьме без суда и следствия… не мог он умереть, как собака…

— Это верно!..

Север поднялся, надел шляпу. И тихо пошел к воротам, а рядом вышагивал Кива. Шли они по широкой посыпанной песком аллее. Север увидел новые могилы, — могилы советских солдат, вытянувшиеся строгими рядами, чистые и ухоженные, с подстриженными газонами, цветущими розами.

«Они земле принадлежат, и горькая их доля», — с грустью подумал Север. И вслух добавил:

— А что в мире делается, Кива? Я ведь отстал от всего…

Кива с опаской огляделся.

— Все у нас нормально, — сказал он, понизив голос — По «голосу» передавали, что «железный занавес» доживает последние дни… Сам своими ушами слышал…

— Вот как?

— И точно… это я вам говорю, как старый вояка…

— Хм…

Не слишком ли он откровенен с Кивой. С ним ли обсуждать такие дела? Дожили! Он спрашивает у Кивы, что творится в мире. Кива вводит его в курс международного положения! Смех да и только! Старый вояка!..