Ленора Чу - Китайские дети - маленькие солдатики

Я всмотрелась в Чэнь и Цай.

Обе учительницы показывали пальцами «V» – знак победы.

Летом после младшей группы мы отправились домой передохнуть.

Для американцев, живущих за рубежом, летнее возвращение домой сулит свежий воздух и национальные парки, разбросанные по всей стране, вперемежку с посещениями друзей и родни. Мы скакали с пляжей в Южной Калифорнии и девственных озер Миннесоты до влажного, душного жара Техаса.

Где-то посреди нашей поездки Рэйни обратился ко мне. Свободный от преподавательницы мандарина, блаженствуя среди пышной зелени американских парков и бассейнов размером чуть ли не с футбольное поле, объедаясь мороженым и хот-догами, мой сын задался простым вопросом:

– Мама, почему мы не живем в Америке?

Лето пробудило в Рэйни интерес к жизненным выборам его родителей, а я получила возможность понаблюдать за собственным сыном в свете американских приоритетов и привычек. Замеченное мне понравилось. Вкратце так: наш малыш получал похвалы от своих американских друзей и родственников, с чьими детьми его привычки ярко контрастировали.

Рэйни, выходя к завтраку, здоровался со всеми старшими, что особенно радовало моего отца. Умел ждать. Однажды Рэйни так терпеливо стоял в длинной очереди в Американский музей естественной истории в Нью-Йорке, что какой-то посторонний человек восхищенно уточнил:

– Сколько ему лет? Он так хорошо себя ведет.

Его пищевые повадки были решительно не западными, а предпочтения сделались кристально отчетливыми по сравнению с американской склонностью к мешанине из конвейерно-переработанной пищи. Дочка наших друзей ела только белое: пасту, рис и хлеб. Двоюродный брат Рэйни предпочитал еду из морозилки, в коробке или пакете, куриные или рыбные палочки – самое то. Как-то раз в субботу в музейном квартале Хьюстона я наблюдала, как маленькая девочка за соседним столиком пожирала обед. Она проткнула картонный пакетик напитка «Капри Сан» соломинкой, сорвала упаковку с пластиковой коробки хлебных палочек и залила все это контейнером шоколадной жижи. На десерт – пакет ярко-оранжевых крекеров «рыбки».

В садике «Сун Цин Лин» имелся штатный диетолог, а также повар, чья единственная забота – месить свежее тесто вручную и изготавливать из него тонкую, гибкую китайскую лапшу. Листовая зелень прилагается к любой китайской трапезе. Среда обитания Рэйни в детсаду и непримиримый подход учительницы Чэнь в истекшем году означали, что наш малыш начал есть яйца по собственной воле. Он с удовольствием поглощает рыбу вместе со шкуркой – превращать рыбу в палочки для этого не надо, – а также пластинки водорослей и сырой миндаль и не воротит нос ни от чего зеленого, желтого или оранжевого.

Однажды летним вечером Рэйни сел за обеденный стол и потянулся за куском обжаренного бок-чоя. Это удивило даже меня – я отложила вилку и уставилась на сына.

– Смотри! – воскликнул Рэйни, протыкая стебель вилкой. Сунул капусту в рот, прожевал, проглотил и победно воззрился на меня.

– Кто тебя научил? – спросила я.

– Никто, – ответил он и потянулся за добавкой. – Я сам.

Рэйни упивался этим мгновением. Ребенок иногда должен делать то, что ему не нравится, но полезно, и Рэйни с удовольствием демонстрировал, что постиг эту истину.

– Расскажем папе, – добавил Рэйни, а растительная масса меж тем сползала у него по пищеводу.

Меж тем, покуда американцы переживают восстание против экзаменов – один нью-йоркский учитель уподобил свежие общенациональные образовательные стандарты насилию над детьми, – китайская образовательная система уже готовила Рэйни к вузовской жизни. В свои почти пять лет Рэйни взялся учить своего малютку-брата мандарину – Лэндон родился через два года после нашего приезда в Китай, – и две головушки нависали теперь вместе над книжкой: мальчики определяли на картинках зверей.

И лишь вернувшись в Америку, я осознала потенциальные преимущества нашего образования в Китае. Когда завершился предыдущий учебный год, Рэйни тоже начал радоваться своим последним достижениям.

– Мама, я пишу! – гордо провозгласил он, показывая мне пропись, принесенную из класса, с заголовком: «Как пользоваться телефоном». Рэйни выводил цифры осторожно, робко. Единицу обвел несколько раз, у четверки сначала появилась палочка, а уж потом закорючка, ни одна линия не получилась прямой, но тем не менее: мой малыш мог написать все цифры вплоть до девятки. Вверху страницы учительница нарисовала толстым красным маркером здоровущую звезду.

Такое положение дел почти наверняка озаботило бы большинство американских и европейских специалистов по детскому развитию. Трех- и четырехлетки считаются слишком юными для обучения письму, а красная звезда, нарисованная учителем, могла бы прогневить многих. Красная ручка – «все равно что окрик», писали некоторые ученые из Университета Колорадо, и может «расстроить учащегося или подорвать отношения между учителем и учеником, а также, возможно, весь процесс обучения». Западные исследователи советуют учителям применять чернила нейтрального цвета. Не сомневаюсь, что учительница Чэнь похихикала бы над тем, что американские университеты тратят время и деньги на исследования эмоционального воздействия цвета учительской авторучки; я лично была в восторге, что мой ребенок, который по ночам все еще спал в «памперсе», уже умеет корябать цифры и зарабатывает звездочки пылающего красного цвета.

Это, впрочем, не означает, что у нас с Робом не было своих опасений.

Близкие друзья из Лос-Анджелеса отдали своего малолетку в садик, похваляющийся «гуманистическим подходом, с эмпирическим, основанным на игре обучением… и с глубочайшим уважением к достоинству и самооценке [детей]». В этом детсаду, пышно именуемом «Игровое высокогорье», дети сами составляют себе расписание, там нет оценок, наказаний и наград. Дети вольны не обедать, если не хочется, могут ходить в подгузниках до шести лет (садик не требует приучать детей к горшку!) – как им самим нравится. Даже в начальных классах от воспитанников «Игрового высокогорья» не требуют учиться читать, писать или считать. Учителя обращаются с детьми как со взрослыми, способными принимать решения, хотя, разумеется, время от времени воцаряется хаос. «Вообразите „Повелителя мух“, – рассказывали нам Джен и Кевин. – Но философия школы такова: академический успех – лишь один из многих способов быть человеком, а дети должны развиваться по-своему, со своей личной скоростью».