Ленора Чу - Китайские дети - маленькие солдатики

Справедливости ради скажу, что, думая об «Игровом высокогорье», я – когда не хихикала над отчаянной смелостью их подхода – каменела от неуверенности в собственных решениях относительно Рэйни. Эта школа была радикальным вариантом в любом случае, но все же я раздумывала, не способен ли такой подход порождать уверенных в себе прирожденных вожаков, кто в силах самостоятельно и вести игры, и добиваться личных успехов в учебе. А ну как китайский метод, напротив, может плодить одних лишь яйцеголовых математиков, которые рано или поздно будут работать – кхе-кхе – на взрослых, получившихся из деток «Игрового высокогорья»?

Действительность никогда не бывает настолько белой или черной, но мои страхи – всегда вырвиглаз и никаких оттенков.

Короче, чтобы уравновесить то, что в китайском образовании Рэйни казалось мне недостатками, я составила хитрый план, и претворять его мы будем дома. Безопасность – это обязательно, так же как и для китайцев, а вот почти во всем остальном мы с Робом уполномочили сына решать самостоятельно. Обложили его комнату фломастерами и прочими художественными инструментами, наполнили его среду обитания возможностями выбора. Рэйни мог сам решать, что надеть, какие книги читать, каким спортом заниматься. Музыкальные инструменты – строго по желанию. В дни с минимальным загрязнением воздуха мы отправлялись на футбольную площадку или теннисный корт и часами пинали мяч или сражались у сетки. Шанхайское правительство тоже вложило силы в развитие процветающей культурной жизни, чтобы наши дети имели доступ к искусству, и мы принялись навещать некоторые местные музеи, куда стали привозить зарубежные выставки. Занимались мы и всяким исключительно досуговым – рыбачили, например, что с китайской точки зрения совершенно бесполезное занятие. «Чего вы на рынке рыбу не купите?» – спрашивала меня одна китайская приятельница.

Наш план начал действовать, и мы приготовились к наступающему году в китайском садике.

В первый же день нового года в средней группе Рэйни рвался из дому.

– Пошли, мам! – пищал он, пока мы ехали на лифтах до первого этажа.

Рэйни нырнул в пучину улиц, скакал впереди меня.

– Не беги! – орала я ему вслед.

Тротуары кишели торговцами. Потрепанный жизнью мужчина из Синьцзяна нес на плечах бамбуковое коромысло, на одном конце – корзина черешни, на другом – поднос с лиловатыми шанья . Иди он со своим коромыслом и всем, что на нем, прямо – зачистил бы восьмифутовую тропу на тротуаре. Но он вышагивал осторожно, бочком, петляя в толпе, пока не нашел место, где остановиться и выставить свой товар. Велосипеды и электрические мопеды вились в бурном автопотоке, из-за чего скорость движения на дороге снизилась до парковочной. Ноздри мне забивал выхлоп.

Рэйни продолжал скакать впереди, мимо суматошной больницы и вплоть до самого проулка, ведшего к «Сун Цин Лин». Мы миновали торговца голубями с его гомонившими птицами и вошли в лабиринт переулков шикумэнь , под хлопавшее на ветру постиранное белье, свисавшее из окон. Далее по этому переулку размещался маленький овощной базар, бывалые торговцы уже разворачивали на земле клоки брезента. На брезенте уютно устроились кочаны белой капусты, зеленого бок-чоя и налитая рыжая морковка.

– Почем вот эти? – спросил покупатель, потыкав в толстый бежевый дайкон.

– Двенадцать куай за кило!

Прогулки по китайским кварталам затрагивают все каналы восприятия.

Я рада была вернуться – Рэйни тоже. И все-таки, когда мы приблизились к кованым воротам детсада, Рэйни вдруг замедлился, словно предчувствовал, что переход от американского лета к китайскому учебному заведению будет резким.

– Подожди, мам, подожди, – сказал Рэйни, сбавляя скорость. – Не хочу туда. Учителя скажут, что позвонят маме, если я буду плохо себя вести, а сами не звонят.

Я наконец догнала его.

– Милый, у тебя в этом году будет новая учительница и новые одногруппники. Давай посмотрим, как пройдет день, а?

Первый же месяц в «Сун Цин Лин» привнес новый элемент в утренний распорядок: Ревущий Рупор у входных ворот. Замдиректора теперь стояла у ворот с мегафоном крупнее собственной головы и взяла привычку вопить на родителей и детей, будто они скот, который того и гляди промахнется мимо загона.

– Не опаздываем, не опаздываем! – верещала она, а родители и дедушки с бабушками поспешали. – Ворота закроем в девять ноль-ноль. Опоздаете – в сад не пройдете!

Нас выдернули из толпы на второе же утро, хотя, проходя в ворота, я старалась не поднимать голову.

– Рэйни, сейчас девять ноль-две, – объявил Ревущий Рупор, а имя моего сына откликнулось эхом по всей Большой Зеленке. – Завтра опоздаешь – в садик не пустим.

– Бухаоисы – нам очень стыдно, – сказала я мегафону замдиректора, поскольку лица ее видно не было. Чуть поклон не отвесила. Рэйни вжался мне в ноги, и мы понеслись в класс.

Извне дисциплина в садике «Сун Цин Лин» была, как и прежде, лютой.

Зато внутри, как выяснилось, все начало меняться.

– Мы стараемся внедрить некоторые западные приемы.

Эти слова учительница Чэнь произнесла во время нашей встречи с ней в прошлом году, защищаясь от моих претензий, связанных с угрозами детям на занятиях.

Теперь я глядела на нового старшего педагога Рэйни в средней группе, и контекст прошлогоднего замечания Чэнь начал обретать очертания.

– Душевное тепло – важная часть образования, – сказала учительница Сун группе родителей в актовом зале на четвертом этаже. – Взрослым следует научиться выражать свою любовь к детям, чтобы дети выросли любящими людьми, преисполненными теплоты, – продолжила учительница Сун со своего шестка у квадратного палисандрового стола. Стройная, как балерина, с черными волосами, что отсвечивали сапфирово-синим, и с родинкой на подбородке, которая словно бы пританцовывала, когда Сун говорила. У прошлогодней учительницы Чэнь были жутковатые темные зубы, а у Сун – сплошь сияющая яркая белизна, которую я заметила, потому что Сун нравилось улыбаться. Уже одно это – яркие мощные перемены по сравнению с прошлым годом. – Мы не заставляем малышей делать упражнения, – продолжила Сун. – Скорее, мы естественным путем вводим обучение в повседневный распорядок. Основам учимся постепенно.

Я не ослышалась? Кто эта женщина и долго ли она протянет в «Сун Цин Лин» со своими радикальными взглядами?

– Рисование – не жесткое следование образцу, предложенному учителем, – не унималась Сун. – Мы надеемся, что дети найдут способ самовыражения через символы, линии и фигуры. Мы учим основам рисования и предоставляем много простора для исследования.

Я сидела и кивала, а Сун меж тем предложила совет родителям, которым подобный простор мог бы показаться самоуправством или даже непристойностью.