Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

— Эх, Сталина бы поднять…

— Не надо его подымать! Ты посчитай, сколько он народу угробил по лагерям ГУЛАГа. Это тогда, когда мы жили дружно и мирно, а что ночами «воронки» самых умных да работящих везли и прятали по психушкам да по тюрьмам, этого уже и не помним.

— Зато порядка было больше. А сейчас? Безработица, разбой, аварии, заводы стоят, колхозы разгоняются.

— И правильно, что колхозы разгоняют, если в них силой народ загоняли. Паспортов им не давали, все были как крепостные.

Тут новый пассажир, уже пожилой, с окладистой бородой и пушистыми усами, слушал-слушал и вдруг спрашивает:

— Вот ты, парень, скажи, кем работаешь? — А у самого голос спокойный и похоже, рассудительный.

— Кем, кем? — замялся пассажир в кожаном пиджаке. — Какое это имеет значение? Тебе что, паспорт показать?

— Значит, не работаешь, — так же спокойно заключил дед, — или коммерсант, а это даже хуже, потому как паразит, а ещё и берёшься критиковать власть.

Наступила неловкая тишина. Так хорошо беседовали, ругали власть, всё было умно и культурно, и тут дед разом всё испортил.

В соседнем купе ехали студенты, в спор они не встревали, а всё перемигивались, посмеивались, да изредка вставляли шпильки. Вот и сейчас высунулась рыжая голова и с шутовской серьезностью спрашивает нового пассажира:

— А ты сам, дедушка, за какую партию? За большевиков или коммунистов? — Юмор киношный, с бородой, длиннее чем у деда, но все затихли, ждали, что он скажет.

— Я, парень, за тех, кто работает. А партий бывает только две. Одна та, что работает, и другая, которая работать не умеет и не хочет. Этим только командовать, призывать да языком молоть.

Вот те, на! Дед-то — голова! Как у него всё просто и понятно, две партии! Тут уж и умные студенты, что снисходительно слушали «демократов» и «коммунистов», не утерпели:

— Ты, дедушка, наверно, знаешь, как надо жить?

— А то как же. Это вам любой стоящий мужик скажет.

Дед оказался не только головастый, но и задиристый.

— И как же нам надо жить?

— Надо, парень, учиться у природы. Чего выдумывать? Она за нас всё уже давно придумала. Слава Богу, миллионы лет испытывала, как надо и как не надо жить. Всё живое, что жило как не надо — вымерло. Теперь у неё всё умное и проверенное, учитесь и живите. Всё имеется. Есть хочешь — вот тебе земля, паши, сей и будешь с хлебом. Скот разводи. Заболел — вот тебе травы, нагнись, сорви и лечись. Все у неё продумано, учись и работай.

— Да, но за ту же землю воюют, и на той же земле живут лодыри. Упрощаешь ты, дедушка. Адам Смит, Томас Мор, Карл Маркс — какие головастые мужики были, и то не додумались, как обществу жить. А вот ты вмиг все проблемы разрешил.

— Если до тебя не дошло, ещё раз повторю, — обществу надо учиться у природы и перенимать только полезное. Взять хоть моих пчёл, вот уж у кого порядок.

— А-а! Ты пасечником работал?

— Почему работал? Я и сейчас, парень, с пчёлами. С сыном работаем, и внучат к делу приучаем.

И ведь точно. И как это сразу не догадались, что он с пасеки? От него медом и духмяными травами отдаёт, и ещё чем-то летним и добрым. Стали спрашивать его:

— Сколько же тебе лет, дедушка?

— Шестьдесят девятый уже разменял.

Вот это да! Лицо молодое, без морщинок, зубы белые и все на месте, только вот борода старит.

— Чему у пчёл учиться? Жалить? Это люди и без них могут, — вставил мужик в кожаном пиджаке. — Был я на пасеке, так меня твои пчёлы чуть до смерти не заели.

— Опять же ты, парень, не прав. От тебя же табачищем несёт. И, поди, ещё выпимши был. А пчела хоть и насекомое, а умная. Этого она не любит, а так смирёная. Про Адамов Смитов с Марксами они не знают, а коммунизм у себя да-авно построили. Вот так! Строй у них особый, а командует и верховодит у них матка — баба, стало быть, по-нашему.

— Выходит, у них матриархат?

— Я такого слова не знаю, но оно и правильно. Баба — она завсегда наперёд думает. Ей себя, детей, да и мужика всегда надо обиходить. На ней всё держится, у неё за всех душа болит.

— Дед, а у тебя дома кто командует? Ты или бабка?

— А у нас, парень, дома не командуют. Каждый делает своё. Её дело — с ребятишками заниматься да по домашности, а я ей должен помогать, чтобы был тёплый угол и достаток в доме. Потому я должен работать. И у пчёл так. У них все заняты своим делом, всё разложено по полочкам, и каждый своё место и работу понимает. Это же уклад не только семьи, а целого государства.

— Эх, куда хватил! Во, даёт, старый!

— А ты, парень, не смейся, а сам прикинь. В каждом улье проживает от сорока до шестидесяти, а то и ста тысяч пчёл. Отдельные страны столько народу не имеют, а ведь таким количеством надо управлять. Вот матка у них и президент, и парламент — всем руководит. Правда, у неё есть особые привилегии, пусть без машин и дач, но есть. И не от прихоти, а по нужде. Ей положена по штату свита, повара, официанты, прислуга. За ней даже, извиняюсь, убирают после туалета. У неё строгий распорядок — пятнадцать минут откладывает яйца в ячейки, и отдых. В это время её кормят, поят с ложечки маточным молочком.

— Так улей, это таже общага? И что там хорошего?

— Ничего ты, парень, не понял. Это уклад жизни, только в отличие от общежития, где живут пьяницы, тут все работают и заботятся о потомстве. От детей не отказываются, как сейчас с этой перестройкой, когда миллионы беспризорных детей бродят неприкаянные. У пчёл за детьми уход особый, понимают — это будущие работники и кормильцы. Их кормят, поят, лелеют. Малышка только из ячейки вылезла, а её сразу воспитывать. Немножко отпразднуют, потетешкают и всё — привыкай к труду: «Убери за собой, а сроку тебе даём три дня».

Та не спорит, всё из ячейки выгребет, всё вынесет и не бросит возле дома-улья, а отнесёт подале. Её старшие нахваливают, а уж она и рада стараться.

Через три дня вызывают: «Убрала? Молодчина! А теперь иди в детсад и сама поухаживай за малышами. Вот тебе наряд на три дня: пои и корми их, как мы кормили тебя».

После детсада вызывают её на комиссию, а там уж куда определят. Обычно молодые и сильные пчёлы в начале несколько дней работают сторожами у дверей в улей, по пчелиному — у леткá. Работа сторожа у входа в улей, у леткá примерно такая же, как и на проходной мясокомбината. Только если там сторожа сами первые воры, то у пчёл всё по-другому. Если вдруг по ошибке залетела чужая пчела, её обыщут, вывернут карманы, и если она с мёдом, то под конвоем ведут на склад. Там приёмщицы мёд оприходуют, дают квитанцию, теперь можешь лететь. И все без рук, без крика и грубости. Лети на все четыре стороны.

— А если залетит чужая пчела без мёда?

— Тогда другой разговор. Сперва разберутся и отпустят. Но если начнёт грубить или кинется драться, то ей хана. Отгрызут руки-ноги и вышвырнут из улья, чтоб другим было неповадно.