Иван Булах - Деревенская околица. Рассказы о деревне

Растолковали. Поняли. Каждому своё: правительство правит, Госдума думает, а администрация района и председатель колхоза вроде бы и не причём. Всё по закону — а жить стали хуже.

Русский человек горяч, но отходчив. Растолковали — он чуток отошёл, пару смешных каламбуров ввернули — подобрел, пошутили — развеселился. Проживём. Не то видели, а тут хоть и плохо, но не убивают же, не волокут на Соловки и Колыму. Даже Васька Плужников понял: «Это чиновники крутят в верхах! Это там козьи морды сидят!» Оказывается, что и среди москвичей, хотя и редко, но попадаются хорошие и умные люди.

Но вдруг злой голос из зала всех подстегнул, как бичом. Ядовитый дед Осокин, человек сталинской закваски, вдруг выпрягся. Для него это был праздник, так как публичное возмущение и заполошный крик души даёт значимость даже пенсионеру.

— Что, лапотники, убаюкали вас? Заговорили и разжалобили? Наши местные воротилы не причём? А посмотрите, как живём, у каждого колхозника, особенно у чабанов за полгода долг колхоза по зарплате уже до пятидесяти тысяч! Чем за учёбу в институтах платить? На что лекарства покупать? Всё спихнули на покойников да на Москву? А почему? — Дед аж затрясся — скажу почему. Они нашу шайку-лейку под защиту взяли. Они же вчера вечером в столовой их так накачали водкой, что они до «Волги» на карачках ползли! Залили шары и где им теперь разглядеть, что к чему. Упились, черти, до того, что аж хрюкали, а утром у них Сталин виноват. Лапшу на уши вешают, а вы тут хаханьки устроили.

Зал недобро замер. Тишина с минуту, а потом как прорвало и началось всё по русской поговорке: «Дураков, и в церкви бьют».

— А-а! Черти! Попались, алкаши! Ах вы, бесстыжие рожи!

Дед Осокин аж визжит: «Ату их!» Васька Плужников блажит: «Надо им срочно козью морду сделать!»

Начальник СМУ, Николай Михайлович на другой день не утерпел и со смехом рассказал друзьям о чудной вчерашней гулянке в Зимино. Думает, все со смеха помрут, а ему говорят:

— Дурак ты, Коля. Хочешь знать, чью водку и закуску оприходовал на халяву? Это же всё было для комиссии из Москвы. Даже глава вчера там боялся показаться. А ты губы и раскатал. Сейчас как раз там идёт разборка, хотят нашего главу обезглавить, а заодно и председателя турнуть с работы.

Николай Михайлович был догадливый и враз смекнул, что к чему, задницу в горсть, и прямиком в Зимино. Если прознают про его халяву, то места в районе будет мало, лучше уж покаяться. Приезжает, заходит в клуб, а там в аккурат дед Осокин коршуном кружит над москвичами и долбит, и долбит: Кричит:

— То-то у вас и нет виновных, если они вам такое угощение сотворили — до поросячьего визга! Что, стыдно, небось?

Все орут, Васька Плужников всё про свою козью морду, председатель всех утихомиривает, москвичи просто растерялись от такого напора, что-то блеют невнятное:

— Да как вам не стыдно, товарищ дед? — возмущается старший из комиссии. — Вы спросите сторожа Петровича, это он нас хлебом кормил, из дома принёс. Он всё подтвердит.

Зал зашёлся хохотом. Это с каких же пор Москву деревня встречает корочкой хлебца с водицей? Нашли дураков. Уж мы-то перевидали прожорливых комиссий, как собак не резанных.

И тут каяться на сцену лезет Николай Михайлович. Кричит:

— Стойте! Успокойтесь. Да не орите вы! — чуть стихло и он как в ледяную прорубь головой. — Это я вчера с друзьями был в столовой. Москвичи и председатель тут не причём.

— Выручаешь своих? — заверещал дед Осокин. — Не выйдет! Зна-аем! Ворон ворону глаз не выклюет.

Тут Николай Михайлович просто озлился: он себя выставил на стыд и позор, а они ещё и выкобениваются. Потому кричит:

— Кто видел, как вчера вечером из столовой кто-то выходил?

— Я, — говорит дед, — сам видел, как они на карачках ползали.

— А хочешь, я тебе всё в деталях расскажу, как дело было?

— Давай, только не ври.

Зал притих. Наступал момент истины! Москвичи, как затравленные зверьки с надеждой ждали результата экспертизы. Такой грязью их облили, что в Москве, навряд ли, отмоешься.

И началось. Дед Осокин в молодости ходил в активистах, церкви рушил и кулаков выселял, а потому вёл дело как в НКВД.

— Вопрос первый, — говорит, — когда ты с компанией вышел из столовой, и ещё — как вы все с крыльца спускались?

— Около одиннадцати вышли, а сват с крыльца навернулся.

— Допустим. Другой вопрос, — когда поднялся, что сказал?

— Иди сюда дед, я тебе на ухо скажу, а то в зале женщины.

Пришлось деду подниматься на сцену, а в зале уже смеются. Осокин приставил ладонь к уху, Плетнёв что-то ему прошептал. Дед хихикнул и задёргал головёнкой, развёл руками и сообщил:

— Вроде сходится. Последнее — скажи, что делал молодой?

— Полз на карачках и орал, что он поросёнок с хреном.

Всё. Правда, хоть и на карачках, но восторжествовала. Зал отсмеялся и опять подобрел, так как всё встало на свои места.

Комиссия отбыла, а Николай Михайлович, как нашкодивший кот, бочком-бочком зашёл в кабинет председателя, где власть, во главе с главой сидела по одну сторону стола, а оппозиция, во главе с Васькой Плужниковым и старичками Гусачком и Осокиным, — по другую сторону. Все остывали после бурной политической схватки на самом высоком уровне.

Вдруг этот Васька, ка-ак хватит кулачищем по столу:

— Слушайте, а что, мы сами без Москвы не можем замириться? Да что мы придурки или козьи морды? Давайте думать, как работу наладить и зарплату людям платить. Нас Чингисхан не сломил, немцы с французами на нас обожглись, а чтобы какие-то реформы не пережить — не верю. Мы что, придурки?

Даже старички, Гусачок с Осокиным поняли, что толку от критики мало, работать надо и всем миром выживать. Вот тогда первым дед Осокин и предложил:

— Мужики, а ведь мы обленились. Столько в колхозе шерсти, овчин, молока, пшеницы, подсолнечника, а мы ждём — куда бы это всё оптом за бесценок сбагрить, а потом по полгода христорадничаем и клянчим свои же денежки. Разве нельзя по другому?

Мысль была до того простая, что все подхватили.

— Правильно говорит дед — надо самим организовать переработку и самим всё продавать в городе. Можно и магазин открыть.

— Товарищи, а ведь у нас в хозяйстве заброшены крупорушка и маслоцех, на которых можно вырабатывать масло и крупы…

— Можно достать оборудование и самим катать валенки, ведь в некоторых сёлах в «бытовках» ещё катают их вручную, и они уходят влёт. А шерсти у нас в колхозе навалом…

— И ещё можно даже организовать цех по пошиву дублёнок и полушубков. Вначале придётся пригласить мастеров, а потом и своих обучить. Сейчас это модно. Чего мы ждём?

Тут глава заметил Николая Михайловича и вдруг говорит:

— А за то, что Плетнёв на халяву за счёт колхоза погулял с друзьями, пусть дорогу до совхоза отремонтирует. Чтобы впредь неповадно было гулять на дармовщинку.