АlshBetta - Нарисованные линии [СИ]

— Раздевайтесь, — я придвигаю ширму ближе, загораживая пространство между креслом и дверью. Мисс Свон, наскоро кивнув, подходит к кушетке. Волнуется, что выдает немного побледневшее лицо и чуть-чуть подрагивающие пальцы.

Для женщин, тем более таких молодых, как она, это допустимо. Я много раз видел на практике как они, белее снега, мужественно выдерживали осмотр, отстукивая разнообразные марши зубами. Наверное, вмести я в себя новую жизнь, боялся бы всего и всех посторонних так же. Это материнский инстинкт и ничего с ним не поделаешь.

Уотнер стоит рядом со мной, терпеливо ожидая, пока пациентка закончит. Сегодня солнечно, а потому пусть и маленькие, но все же заметные тени от ее движений, блуждают по полу.

Мы оба настораживаемся, когда они замирают. Все и сразу.

— Все в порядке, мисс? — непринужденно интересуется мой наставник, не позволяя себе ни сдвинуться с места, ни даже выглянуть вперед.

Мгновенье тишины, а затем робкий голос:

— Да… сэр, носки тоже… снимать?

Почему-то мне становится тепло от ее наивности и робости. Не смешно, не весело, не противно, а именно тепло. Это очень странное чувство в нашем случае, но отрицать его бесполезно. Возможно все дело в том, что на обучении мы сплошь и рядом сталкивались с женщинами от тридцати и выше, но уж никак не с такими молоденькими. Эта часть, похоже, была оставлена под практику.

— Можете оставить, — позволяет доктор, с улыбкой взглянув на меня, — это непринципиально.

Когда мисс Свон наконец появляется из-за ширмы и слепому понятно, что она очень стесняется и явно впервые предстает обнаженной перед двумя незнакомыми мужчинами. Из всей прежней одежды остались только короткие белые носки на ногах, и это очень ее смущает. Девушка откровенно не знает, что делать с руками, ставшими внезапно ненужными.

— Проходите, — Уотнер освобождает ей проход к креслу, на отдалении двух шагов следуя рядом. Она идет медленно, с каждым шагом все больше краснея. Глаз, как и по приходу, от пола не отрывает. Но в этой детскости, в этом смущении есть что-то невероятно интересное, что-то очаровательное.

Она настоящая красавица, хоть и не пристало мне это замечать. Стройное тело, никак не потревоженное беременностью, ровная кожа, блестящие локоны, доходящие до самой талии… ее мужу повезло.

— Доктор Каллен? — мой наставник окликает меня, когда они оба уже стоят у кресла. Смотрит хмуро.

Пристыженный недопустимым поведением, я достаточно быстро оказываюсь рядом.

— Доктор Каллен, — второй раз повторяет Уотнер, — проведет ваш осмотр. Он лучший из наших интернов, и вы можете доверять ему так же, как и мне.

Неожиданная хвалебная речь. Я теряюсь.

Девушка прижимает руки покрепче к телу и отрывисто кивает. Ее лицо пылает, и на шее тоже уже проглядывают красные пятна.

Первый пункт в плане осмотра: грудь. Честно, я впервые не представляю, как буду это делать. Мысли, черт бы их побрал, путаются рядом с ней.

— Выпрямитесь, пожалуйста, — мой голос звучит глухо, но девушка слушается. Становится ровно, опустив руки по швам и вздергивает голову. На мое лицо не смотрит и на доктора Уотнера тоже, хотя я уверен, больше бы ей хотелось попасть к нему. Карие глаза — куда теплее и темнее моих — рассматривают солнышки из бумаги, украшающие нашу западную стену. Дочь моего наставника принесла их в прошлое воскресенье.

Я прикасаюсь к упругой коже, и она вздрагивает. Я подвожу вторую руку под первую и она едва ли не морщится. Доктор, наблюдающий за нами, на самом деле смотрит только на меня. И его внимательный, серьезный взгляд отрезвляет.

В кабинете я — не мужчина. Я врач. И я обязан делать свою работу игнорируя потребности, желания и все прочее, что мешает делу. Это непреложное правило, а я уже в первый день начинаю его забывать. Он напоминает как раз об этом. Об этом говорят его глаза.

— Больно?

— Немного.

— То есть, не сильно?

— Нет.

— Тогда все в порядке. Увеличение равномерное и цвет нормальный, — я говорю им обоим, но внимание концентрирую на докторе. Все явнее начинает казаться, что сам сейчас покроюсь румянцем.

— Какой у вас срок? — напоминает мне про главный вопрос Уотнер.

— Двадцать девять недель, — девушка впервые открыто смотрит на него, и доктор одаривает ее теплой улыбкой.

— Уже скоро, — добавляю я, стараясь разрядить обстановку. Оптимизм в голосе приводит к тому, что и я удостаиваюсь взгляда. Правда, куда более робкого.

— Угу, — кивает она.

Господи, откуда взялась эта женщина?

— Давайте продолжим на кресле, — я оборачиваюсь за чистой пеленкой, а потому не вижу ее реакции. Когда поворачиваюсь обратно, укладывая синюю ткань на кожу кресла, лицо девушки уже откровенно пылает. Ей, как и мне, не терпится поскорее закончить.

— Я помогу вам, — глядя на то, с какой нерешительностью она смотрит на подставку, Уотнер протягивает пациентке руку, — осторожно.

По маленькой лесенке, даже с его поддержкой, она поднимается с большим трудом. Грациозность — не ее удел, и не беременность в этом помеха, нет. Но мое впечатление от этого все равно не портится, хоть и помню, с каким изяществом на свой «трон» взбиралась Барбара… хотя, живота у нее не было.

— Вот так, — он показывает на примере левой ноги, как нужно устроиться в рогатке, и правую, надо отдать ей должное, она кладет как надо сама.

— Положите руки на грудь и расслабьтесь, — советует Уотнер.

Его она слушает с большим рвением, чем меня, и даже не скрывает это. Интересно, а что бы было, если бы он не назвал меня интерном?

Ну, да ладно. Глубокий вдох, прозрачный гель… и начали.

С виду все очень хорошо.

— Что это? — с ужасом глядя на зеркало в моих руках, спрашивает мисс Свон. Ей вправду страшно, глаза распахнуты, а пальцы тесно переплелись друг с другом, мешая нормальному кровотоку в них.

— Гинекологическое зеркало, — терпеливо объясняю я, концентрируясь на том, что делаю, — расслабьтесь, и это будет не больно.

Она старается, я вижу. Правда старается, хоть это изначально и обреченно на провал при такой боязни. Конечно, она морщится, когда я проникаю внутрь. И конечно жмурится, когда зеркало раскрывается.

Мне не хочется ни делать ей больно, ни доставлять неудобств. Это невозможно, я знаю. Но впервые это гложет.

Я говорю, что вижу, вслух, и доктор Уотнер одобрительно кивает. Он задает мне пару вопросов, и я отвечаю, за что получаю очередное одобрение. Девушка все это время лежит, не издавая ни звука. Только белые пальцы подрагивают сильнее прежнего.

— У вас все хорошо, — спокойно заверяю ее я, поднимая взгляд, — никаких патологий.

За весь наш осмотр это, кажется, первые слова, которые ее успокаивают. Вздохнув, она благодарно кивает мне.