АlshBetta - Нарисованные линии [СИ]

— И все же, почему вы за меня заплатили, Эдвард? — перебирая крошечный сезам, упавший из посыпки, задаю свой вопрос я. Булочка вкусная. И мягкая. И действительно свежая.

— В магазине?

Я киваю.

— Чтобы уговорить на прогулку, — отвечает он.

Я в удивлении изгибаю бровь:

— Да? Вы так коварны?

Мы смеемся вместе. Он первым, я следом. Само словосочетание в свете того, как мы идем, и о чем разговариваем, кажется абсурдным.

— На самом деле я не знаю, — признается доктор, уняв смех, — это очень важно?

— Нет, — я качаю головой, делая глубокий вдох свежего воздуха, лишенного машиной пыли и песка. Эти дома — наш район — располагается в своеобразном маленьком парке. Я учла это, выбирая квартиру. Я будто бы знала заранее…

— Вы собираетесь ко мне на прием еще раз? — спрашивает Эдвард, когда мы второй раз минуем скамейку у моего подъезда.

— Честно? — я немного краснею.

— Желательно, — внимательные карие глаза смотрят прямо в мои. Тут только честность, это так. Остальное недопустимо.

— Нет.

— Я все испортил?

— Я просто не люблю врачей, Эдвард, — закатываю глаза, вспоминая о сцене из кабинета и его белом халате, который потом еще долго видела перед собой как в страшном сне, — дело лишь в этом.

— Я тоже их не люблю, — пожимает плечами он, — но порой нужно через эту неприязнь переступать.

— Легко говорить врачу…

— Но теперь-то вы все знаете, прием не будет для вас неожиданностью.

Он действительно пытается уговорить меня на повторное обследование? О господи…

— Спасибо, но не стоит.

— Белла, тридцать шесть недель — тот срок, на котором нужно появиться перед врачом.

— У меня тридцать.

— Я умею ждать.

Я поджимаю губы и впервые хочу уйти от него. Прямо сейчас. Прямо здесь, забрав пакет, развернуться и отойти к подъезду. Разговор перерастает в полную противоположность того, что я хотела бы.

— Спасибо за приглашение, доктор Каллен.

— Подумайте чуть-чуть, — мягко просит он, второй раз глядя мне прямо в глаза и пробираясь до самых костей этим взглядом, — я не хочу, чтобы с вами и Элиз случилось что-то плохое.

Я киваю. Обреченно, досадно и согласно. Не на приглашение, а на его слова. Только на слова. Всего лишь.

— Мне нужно закончить с костюмом сегодня…

— Конечно, мы уже подходим. Того самого Эдуарда Четвертого?

— Елизаветы Боуз-Лайон — матери нынешней «Лиззи», — отвечаю я, вспомнив то светло-бронзовое платье, над которым проработала весь вчерашний день, — а она любила сложные наряды.

Мы останавливаемся перед подъездом. Я забираю у него пакет.

— Белла, — прежде чем отпустить меня, Эдвард протягивает мне бумажку с набором цифр, выуженную из левого кармана. Смотрит серьезно и внимательно, прямо как Фабуло, когда говорил нечто важное, — если что-то случится, позвоните мне. Я смогу помочь.

— В смысле?..

— Всякое бывает, — он вздыхает, дожидаясь, пока я заберу предложенный дар, — мне так будет спокойнее. Как доктору.

Я рассеяно киваю, укладывая листочек в кармашек сарафана.

— Хорошо, мистер Каллен. Спасибо.

И, набрав код домофона перед входом, попадаю-таки домой.

Белла не звонила мне больше месяца, а я все еще не ставил телефон на виброрежим. Квартира Барбары располагалась через два дома от ее, и каждый раз, устраивая наши встречи, я ходил мимо нужного подъезда, высматривая в девушках вокруг Изабеллу.

Это был уже не просто интерес, это было настоящее волнение. Я переживал за нее так, будто имел к ней какое-то отношение. Еще в тот день — следующий после приема — когда доктор Уотнер показал мне прошлогодний выпуск какого-то желтого журнала, в котором была «ошеломляющая статья года» про Фабуло Фортессо — «человека, покорившего наши сердца своим великолепным баритоном» — я узнал, кем была та «девочка», партию с которой он со всей жестокостью отыграл в суде.

Жена Великолепного была низложена до маленькой квартирки в старом доме.

Жена Великолепного — «Роза». Изабелла. Белла. Та самая.

И вряд ли кто-то из тех, кто охотился за ней во время прогулок с Фабуло, узнал бы в неприметной стеснительной девушке, пришедшей к нам на прием, роскошную Красавицу, щеголяющую под руку со своим избранником. Так что ее беременность осталась тайной для всех, кроме нас с Уотнером. И только мы с ним могли, в случае чего, ей помочь.

Я сводил Барбару с ума своими рассуждениями о Белле. Она обижалась, дулась, отказывалась встречаться, пока я не избавлюсь от навязчивых мыслей и не оставлю этого ребенка — а возраст Беллы она считала детским — в покое.

«Эдвард, — убеждала, запуская пальцы в мои волосы, когда мы лежали рядом в широкой ванной, — ты не понимаешь, чего она добивается. Не пройдет и года, как тот же журнал опубликует разгромную статью-интервью, где несчастная кроха Изабелла потребует от бывшего мужа все возможные выплаты в счет ребенка. ДНК все подтвердит. У него не будет выбора. Этот малыш — ее шанс вернуться к той жизни, из который вышвырнули. Он не нужен ей».

В ее словах была доля правды, я знал. Девушки часто поступали так, когда избранник терял интерес и переставал оплачивать их счета. Беременность — ребенок — и все прекрасно. Теперь уже пожизненное содержание.

Но мне не верилось, что Белла будет заниматься этим. Она показалась мне наивной и открытой, никак не алчной, никак не коварной. Когда она сказала, что ждет девочку, то улыбнулась как настоящая мама, а не как та, что планировала многоступенчатый план. И на приеме она не была готова к осмотру. У нее не было цели кроме как убедиться, что с ребенком все хорошо.

И эти мысли сподвигли меня преследовать ее дальше. И терпеливо ждать, в надежде, что когда будет нужно, я окажусь рядом.

Это случилось двадцатого. Двадцатого июля. Пятница, вечер. Уже почти ночь — чуть больше одиннадцати. Барбара пожаловалась на загруженность на работе и попросила сегодня отложить нашу встречу — потому я остался дома. В намерениях был матч Лиги Чемпионов, а потом, наконец, спокойный, крепкий и долгий сон. Постоянные приемы вымотали меня за эту неделю, и передохнуть не помешало бы.

Но на втором тайме, когда Месси подводил мяч к воротам противника, мой телефон ожил. Незнакомым номером.

— Да? — я приглушил звук, приняв вызов. Во мне что-то вздрогнуло.

На том конце молчали. Ничем не разбавленная тишина — пугающая штука.

— Алло? — я повторил громче. Я не собирался списывать это на ошибочный вызов.

И, как оказалось, не напрасно.

— Мистер Каллен… — дрожащий голосок и тихий. Уже знакомый мне, уже услышанный там, среди желтых стен и бумажных солнышек. Она.

— Белла, это я, — подтверждаю, крепче прижимая телефон к уху, — все хорошо?

Всхлип. Неприглядный, явно желаемый быть скрытым, но всхлип. Неожиданный.