Фан Фан - Пейзаж

Братья знать не знали, кто это такой, но с тех пор каждый раз, когда наступала их очередь бросать кости, дружно горланили:

— Ну-ка, Вэй Сяобао!

Изредка Пятый заходил в Хэнаньские сараи проведать родителей. Как-то раз он зашёл, а отец играет с другими стариками в кости, счёт вели монетками в один мао. Пятый тут же загорелся и стал вместе со всеми комментировать каждый кон:

— Слабо! Ох, не повезло! — орал он, попутно отпуская язвительные замечания, казалось, он решил отомстить отцу за все его шуточки.

— Эх вы, кто сейчас играет на монетки! — заявил он.

Отец ничуть не смутился.

— А как же счёт вести? — высокомерно спросил он.

— Как-как, кладут купюры столбиком и считают по высоте. Помню, я с треском проигрался, так десять миллиметров отдал.

— А сколько это? Неужто больше ста юаней будет? — спросил отец.

— Ну, если поплотнее прижать к столу, будет примерно тысяча, — ответил Пятый.

Отец аж крякнул, потом густо отхаркнул прямо сыну под ноги.

— Ты сказки своим внукам рассказывай, а мне, отцу, не заливай тут! — в гневе заорал он.

Пятый ушёл, матеря папашу последними словами. Но товарищи отца ещё долго сидели с вытянувшимися лицами.

Отец даже сомневаться начал, а вдруг Пятый и Шестой тоже не его дети?

Седьмой бесконечно презирал близнецов. Про себя он нередко материл их самыми последними словами. То, как он в детстве страдал из-за них, запомнилось ему на всю жизнь. Но каждый раз на заседаниях, где обсуждали организацию работы частных предпринимателей, он гордо заявлял, что у него два родных брата — частники. «Я их безмерно уважаю, — говорил он, — потому что они сами, своим умом, своим трудом проложили себе дорогу в жизни. Надо поощрять молодёжь, которая занимается частным бизнесом! Надо, чтобы они гордились собой, а не стыдились, понимали, как велика и священна их профессия. Мы-то, политики, только болтать горазды, — шутливо добавлял он, — больше-то ничего не умеем. Так что если мне однажды надоест быть политиком, я подам в отставку и стану частником. Хоть в Гуанчжоу, Шэньчжэнь съезжу, ни разу там не бывал». Тут все частники, которые постоянно ездили на юг, разражались дружным смехом. Все они были за Седьмого. «Редкий человек» — говорили они. Он-то их действительно понимает. Но они не знали, что Седьмой во время медового месяца двадцать дней провёл в Шэньчжэне.

В первый день Нового года Седьмой заехал домой. И как нарочно, близнецы тоже приехали к родителям, да ещё и детишек привезли. С детства Седьмой был для близнецов пустое место — и сейчас ничего не изменилось. Их абсолютно не волновало, что их братец — лучший друг всех частников страны. Они без устали шутили над Седьмым: ты посмотри на него, из сил выбивается, карьеру строит-строит — а денег ни шиша! Потом нарочно с громким чмоканьем стали целовать своих пухленьких наследников. Эти звуки, словно молотком, били по Седьмому, отдаваясь болью.

Жена Седьмого отцу жутко не нравилась. «Она небось ведьма какая-нибудь! — думал он. — Немолодая, да ещё порченая — детей иметь не может, как она вообще захомутала Седьмого?» Какой мужик захочет жить с бесплодной? Если женщина не может родить ребёнка, на кой она вообще нужна? Как говорил Конфуций, из трёх видов проявления сыновней непочтительности худший — не иметь потомков.

— К тому же, — рассуждал он, — нынче нельзя брать вторую жену, ну и что ты будешь делать, сынок? Может, ну её, найди себе другую, помоложе и покрасивее?

— Что ты мелешь! Много ты понимаешь! — ответил ему Седьмой.

Отец даже как-то растерялся, умолк. Он вообще стал вести себя с Седьмым тише воды ниже травы, почаще вспоминая, что тот чуть ли не первый человек во всей провинции.

Спустя несколько дней отец и сам приехал в Учан к Седьмому, вид у него был радостный.

— Сёстры хотят пригласить тебя поужинать по-семейному, — объявил он.

Седьмой был крайне удивлён. Если бы президент пригласил его на банкет, он и то меньше удивился бы, наверное. Помолчав немного, он ответил с едким смешком:

— Надо же, пришёл хорёк поздравить курицу с Новым годом, явно из добрых побуждений!

— Куда им до хорьков, да и ты не курица, — ответил отец.

— Я всегда считал, что у меня нет сестёр.

— Я вас вырастил, вы все вылезли из живота одной мамки, поэтому есть у тебя сёстры или нет — не тебе решать.

Седьмой снова язвительно рассмеялся.

— Раз зовут, конечно, надо идти, — сказала жена. — Да и папа специально приехал издалека.

Услышав мнение жены, Седьмой равнодушно проговорил:

— Ну, раз позвали — пойдём. В конце концов, вкусная еда — всегда хорошо!

Сестра Сяосян жила у реки Хуансяо. Бородатый мужик, за которого она тогда вышла, был безработный бродяга. Через три с половиной месяца после свадьбы Сяосян родила дочку. Бородатый мужик хотел сына, а Сяосян не справилась. Это с Седьмым она могла вести себя как ей вздумается, третировать его, издеваться, а муж не собирался плясать под её дудку. Дочке не исполнилось и двух, как он, под предлогом «возвращения на родину», отправил Сяосян с малышкой в Хэнань, так сказать, сбыл с рук. Жизнь в хэнаньской деревне была не сахар, Сяосян много раз пыталась оттуда сбежать, и наконец, три года спустя ей это удалось. К тому моменту у неё на руках был ещё один малыш. Когда она вернулась, мать вначале приняла её за попрошайку. Только когда она жалобно позвала её: «Мама!», та поняла, что перед ней её младшая дочь.

Не прошло и года, как Сяосян вновь вышла замуж. Она не могла прожить без мужика, но и с мужиком жилось ей тяжко. Новому мужу она родила ещё сына. Он был крестьянином, выращивал овощи, когда его прежняя жена родила дочь, в порыве ярости развёлся с ней. А вот Сяосян исполнила его главную мечту, поэтому в остальном он позволял ей поступать, как ей заблагорассудится. В конце концов, сын уже есть, так что особого смысла в жене больше нет. Поиграл с ребёнком — и на душе радостно, а то, что Сяосян крутила шашни на стороне и даже приводила любовников в дом, его не беспокоило. Напротив, он с радостью готовил угощения для гостя, одновременно нянча ребёнка, а потом ещё любезно спрашивал, вкусно ли.

Итого у сестрицы Сяосян была дочь и два сына. У того, что она принесла из Хунани, даже прописки не было. Тут она и вспомнила про Седьмого.

Примерно в это же время сестрица Дасян тоже вспомнила про младшего брата. Дасян вышла замуж очень рано и родила трёх сыновей, похожих на маленьких тигрят. Младший уже успел закончить среднюю школу, а старший ждал распределения на работу. Дасян вышла замуж в восемнадцать. Муж был плотником, старше её на десять лет. Замужем Дасян зажила в своё удовольствие. Когда ей давали отпуск, она чаще всего сидела на крыльце дома, грелась на солнышке и лущила семечки, болтая о всякой чепухе с соседскими кумушками. А по воскресеньям Дасян ходила проведать родителей, прихватив с собой что-то из съестного или немного выпивки. Дасян жила у моста Саньяньцяо, где традиционно селились, так сказать, низы общества.