Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

Они не очень-то знали, куда идти. Решили на железнодорожный вокзал. Оттуда можно отправиться в дальнюю дорогу. В зале ожидания вместительного вокзала было людно и шумно. Несмотря на то что шла война, люди все еще куда-то ехали. Работали всего две кассы: одна специально для военных. А военных было много. Много раненых. Одни возвращались домой: пустой, заткнутый за пояс рукав, подвернутая до колена штанина, черная повязка, прикрывающая пустую глазную впадину. Эти уже отвоевались. Другие, поправившиеся после контузий и ран, возвращались из госпиталей в свои части, на фронт. Среди ожидающих много людей в военной форме. Сидят, бесцельно слоняются, чтобы как-то убить время, заглушить тоску по дому, подсаживаются к женщинам, отпускают шуточки, гладят по головам сопливых ребятишек, курят махорку, прихлебывают подсоленный кипяток, которого сколько хочешь можно налить из выведенного с привокзальной кухни крана. Какой-то молодой солдатик с лихим светлым чубом мечтательно прильнул к гармошке, ласково и не спеша растягивает мехи:

Вокруг гармониста собираются солдаты, бабы, ребятишки. Слушают, у многих от волнения на глазах слезы, тихонько подпевают.

— «Темную ночь» можешь?

— Отчего же нет, можем и «Темную ночь», — отвечает неизвестно почему во множественном числе светловолосый музыкант и начинает играть. И поет. Голос у него красивый.

У Вани и Сташека есть деньги, но какой от них толк. Касса продает билеты только по предъявлении «командировки», которая выдается по месту работы или исполкомом и заверяется в милиции. К тому же нужна еще печать военного коменданта станции. Милиционер стоит, прислонившись спиной к колонне, и ребятам кажется, что он подозрительно поглядывает на них. Но это им только кажется. На перрон вход запрещен. Когда подают поезд, людей пропускают по одному: кондуктор проверяет билеты, а милиционер — проездные документы. По зданию вокзала расхаживает военный патруль, проверяет всех солдат. В буфете никого нет. На широкой скамье сидят несколько раненых, какая-то женщина пеленает кричащего малыша. Вечером зал ожидания освещается тусклым электрическим светом. Там — дым коромыслом, тяжелый запах сохнущих тулупов и солдатских шинелей. Они вышли на привокзальную площадь. Помолчали, не зная, что делать дальше. Идя вдоль высокого забора, ограждающего железнодорожные пути со стороны улицы, они наткнулись на какие-то ворота. Ворота оказались открытыми. Рядом, похоже, караульная будка. Сквозь замерзшее маленькое окошко едва пробивается красный свет. Из будки вышел дед с карбидным фонарем в руках.

— А вы чего здесь делаете?

— Пусти погреться, дедушка. На минутку.

— На минутку, на минутку. Знаю я таких. А если это служебное помещение и посторонним сюда вход запрещен? Читать-то, наверное, умеете?

Однако впустил. Они сидели у раскаленной докрасна «буржуйки» и ждали, когда сварится пшенная каша, из оставшихся у них совхозных запасов крупы. А утром к дедушке Егорычу заглянул покурить мастер из паровозного депо Иван Кузьмич Рудых, фронтовик. Глянул на ребят и сразу разгадал их не слишком хитрые планы.

— Так, так, герои. О фронте мечтаете? Здесь ведь тоже фронт. Мне, к примеру, нужны рабочие руки. Некому уголь грузить, паровозы ремонтировать, даже запчасти со склада принести. А попробуй задержи хоть на минуту эшелон спецназначения. Вы хоть понимаете, что это значит? А может, там боеприпасы или запасные части к самолетам, орудиям, танкам? А если эшелон с горючим задержать, что тогда? Тогда на фронте остановятся танки, заляжет пехота, сорвется атака, и фрицы перебьют столько наших людей, что страшно даже себе представить. Короче говоря, я вам, ребята, предлагаю, и спорить со мной бесполезно: либо идете со мной и поработаете хотя бы месяц в депо, может, к тому времени я найду вам замену, либо сообщу о вас в милицию. У меня нет другого выхода. Ну что, договорились? Ночлегом и харчем обеспечу. А что потом решите, меня это уже не касается. Так, между нами говоря, будь я на вашем месте, то я бы сначала пообтерся на железной дороге, ведь вам предстоит далекий путь…

Договаривались об одном месяце, а проработали в депо почти всю зиму. Только в конце февраля появилась возможность двинуться дальше. Тем временем они из недавних сельхозработников превратились, как шутил Иван Кузьмич, в рабочий класс. Жили в общежитии железнодорожников, питались в столовой, получали хлеб по карточкам, ну и неплохо зарабатывали…

Таня тоже работала в депо. Она была помощником кладовщика — вернее, кладовщицы — на складе, где хранились запасные части к паровозам. В один из дней Иван Кузьмич выписал заявку и послал туда Сташека. Он должен был притащить довольно большую партию «железок», поэтому прихватил с собой валявшиеся возле мастерских санки. Склад находился в помещении огромного старого цеха. Вдоль стен лежало множество колес, поршней, помп, зацепов. Более мелкие детали были разложены на длинных, в несколько рядов деревянных полках. Кладовщица сидела в фанерной конторке посреди цеха. Там же стояла «буржуйка» и было немного теплее. Зато в цехе царил трескучий мороз. Если прикоснешься к чему-нибудь голой рукой, пальцы обжигало и они прилипали к металлу. Кладовщица, толстая как бочка, закутанная в шубу, обмотанная платком, прокричала куда-то в глубь цеха:

— Тань, а Тань! Выдай ему четыре поршня и два крана. И смотри, чтобы он ничего лишнего не прихватил с собой, знаем мы этих ребят из мастерских.

— Нужны мне твои железки! Что я, съем их или паровоз себе смастерю?

— Не бойся, я-то знаю, что говорю.

Она захлопнула дверь конторки, а Сташек направился в глубь склада разыскивать Таню, которую не было ни слышно и ни видно. Прошел через все помещение и уже хотел было повернуть назад, как из-за полок появилось какое-то крохотное создание, ростом вместе со своей огромной вислоухой шапкой из собачьего меха Сташеку по плечо. Шапка, телогрейка на вырост, большие варежки, ватные брюки и явно не ее размера валенки, как будто позаимствованные у старшего брата. Настоящий Чарли Чаплин, которого Сташек видел недавно в кино.

У него даже появилось желание спеть эту песенку и отпустить какую-нибудь шутку по ее адресу, но тут он увидел, что девушка плачет. Беззвучно всхлипывает.

— Что случилось?

— Да так!.. Бери свои поршни. А краны лежат там.

— Так это ты, Таня?

— Я, а что?

— Да ничего, просто спросил.

Таня сдвинула со лба огромную шапку, сняла большие варежки, поправила непослушную прядь пепельных волос и взглянула на него полными удивления зелеными глазами. Но тут же снова начала всхлипывать и отвернулась к полкам. Сташек беспомощно стоял рядом с ней. Потом дотронулся до ее плеча: