Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

Начальник штаба батальона, капитан Ледак, человек немногословный, службист, выслушал объяснения Родака, покивал головой и велел ему снять ремень.

— Дезертирство. Порча оружия. За это отдают под суд. А время пока еще военное. Пойдешь под арест, пока все не выясним.

— Товарищ капитан, ведь я…

— У прокурора будете оправдываться. Поручик Талярский, отведите старшего сержанта на гауптвахту.

— Слушаюсь, товарищ капитан!

Талярский тронул Родака за плечо. В этот момент в кабинет вошел капитан Затора. Зашел случайно, и видно было, что спешил, потому что сразу обратился к Ледаку:

— Послушай, Зигмунт, у меня к тебе… А, старший сержант Родак? Когда вернулись? Почему без ремня?

— Он арестован, — поспешил с объяснением начальник штаба. — Мало того, что опоздал на неделю, так еще и автомат вывел из строя. Вот, посмотри.

— Как это произошло, Родак? Вы, такой примерный боец…

Капитан Затора рассматривал искореженный автомат и с искренним беспокойством в голосе задал этот вопрос Родаку. Тот, клокоча от жгучей обиды, от несправедливости, с которой неожиданно столкнулся, весь замкнулся в себе и решил больше ничего не объяснять. Но взгляд, голос Заторы подействовали на Родака так, что он сразу же пришел в себя, лихорадочно расстегнул пуговицы. Снял мундир и бросил его на стул. Затем, превозмогая боль, рывком стащил через голову рубашку и повернулся спиной к Заторе. Вся она была фиолетового цвета, в кровоточащих полосах.

— Потому, товарищ капитан, потому!

— Что случилось, Родак! Кто тебя так отделал? За что?

— Так они мне показывали Польшу, товарищ капитан.

— Оденьтесь, старший сержант. — Капитан Затора обратился к начальнику штаба: — Парня надо отправить в санчасть, а не под арест. Отмени свой приказ, Зигмунт. Майор Таманский вернется из полка и решит, как с ним поступить.

— Что же ты, парень, мне этого раньше не показал? — оторопевший Ледак взял со стула мундир и подал его Родаку. Поручик Талярский молча протянул отобранный минуту назад ремень…

Майор Таманский к этому вопросу не возвращался. Возможно, удовлетворился докладом своего заместителя, или же эта история забылась из-за более важных дел. Сташек, втянутый в круговорот батальонных дел, постепенно приходил в себя, вновь обретал прежнюю жизнерадостность, к нему возвращались силы. Хотя он стал заметно серьезнее, иначе смотрел на жизнь.

Закончился сенокос. Приближалось время жатвы. Майор Таманский лично следил за подготовкой сельхозинвентаря. В Зеленое, в остальные поместья, где были расквартированы роты, свозили косилки, сноповязалки и даже косы. Ремонтировали конные приводы, старые локомобили, молотилки. Тряслись над тракторами, которых было мало, да и то по большей части раздрызганные. Пололи и окучивали свеклу, дергали лебеду и пырей с картофельных грядок. Приводили в порядок овины, ограждали загоны для скота, поголовье которого в одном только Зеленом увеличилось за эту весну на несколько озорных пятнистых телят. Даже два жеребенка — один гнедой, другой вороной — резвились на лугу. Окрестные деревни медленно, но постепенно заселялись репатриантами из восточных частей Польши. Немцы грузились в эшелоны и уезжали за Одру. Только старик Штейн по-прежнему возился в парниках и саду, а его жена два раза в день — рано утром и вечером — отправлялась на кладбище к свежей могиле младшего сына. К Казику Рашевичу приехала жена и первое, что она сделала, это побелила избу, чтобы она была похожа на ту, которая осталась в ее родных краях. Да еще велела Казику сбрить усы, что он и сделал. «Ради душевного спокойствия», — объяснял он друзьям и гостеприимно приглашал к себе на «стопку самогонки», приготовленной энергичной Вероникой Рашевич. А вообще-то Казик не мог нахвалиться майором Таманским — и как боевым командиром, а особенно, как человеком, «который никого в беде не оставит…».

При первом же подвернувшемся случае Сташек сел на мотоцикл и поехал в Новую Весь. К нему присоединился Гожеля. Его Зося, хотя свадьба еще не была сыграна, уже поселилась там и приводила в порядок дом, красивый, с небольшим садом, возле самого моря.

— Ну как домик? — допытывался Фелек.

— Красивый!

— Зося выбрала! А ты говорил, что она в деревне не приживется. С сентября пойдет учить детей в школе. Капитан Затора уже договорился об этом с уполномоченным.

— Ну, а свадьба когда?

— Мы уже объявили о помолвке. Зося ждет маму и готовит фату. Но я тут все о своих делах распространяюсь, а ты к Ванде спешишь… Сташек, а из-за этого «Орлика» ты особенно не мучь себя.

— А я и не мучаюсь. Обидно только…

— Да плюнь ты на них. Во всяком случае, этот «Орлик» больше не будет нам показывать Польшу… Ну так что, заглянешь ко мне?

— Я еще Ванду не видел после отпуска…

— Тогда мчись! Она спрашивала о тебе несколько раз, приходила к Зосе.

— Я зайду к вам на обратном пути…

Семья Куцыбалы как раз ужинала.

— Добрый вечер!

— Сташек! — Ванда, сидевшая лицом к двери, первой увидела его.

— Приветствуем, приветствуем! — Куцыбала встал и протянул Родаку руку. — Куда это вы так надолго исчезли?

Он пожал хозяину руку. Чмокнул в ручку хозяйку. Не очень представлял себе, как поздороваться с Вандой. Решился и ей поцеловать руку.

— Что ты! — отпрянула она, покрасневшая, но счастливая.

Поставила ему кружку чая, пододвинула хлеб и тарелку с кусочками копченого угря. В доме было по-семейному уютно.

— Ну как прошел отпуск? — поинтересовался хозяин дома. — Как там дедушка? Может, узнали что-нибудь об отце?

Он не первый раз бывал в этом доме. Здесь многое знали о нем, о его судьбе и его семье. И по-доброму относились к нему. Родак глотнул горячего чая и медленно отодвинул кружку. Помрачнев, опустил глаза.

— Отец погиб под Монте Кассино, — сказал тихо.

Только старый Куцыбала попытался еще вселить в него надежду.

— А ты уверен? Откуда тебе это известно? На войне иногда бывает, что…

— Друг отца вернулся оттуда. Они были вместе.

— Н-да. Тогда другое дело.

— Сначала мама, а теперь отец. Сиротинушка моя. — Жена Куцыбалы всхлипнула, приложила к глазам краешек фартука.

Ванда громко заплакала и выбежала в сени. Сташек не знал, что делать. Встал, отодвинул стул и хотел было бежать за Вандой, но его опередила мать, которая вышла следом за дочерью.

— Садись, сынок. Слезы — это женское дело. А наша дочь очень переживает за тебя. Ты должен знать об этом…

— Я знаю. — Сташек сел на свое место. — Знаю, пани Куцыбала, знаю.

— Ты должен знать, что она порядочная и хорошая девушка. И еще очень молодая.

— Знаю.

— И что она одна у нас осталась.

— У меня она тоже одна… Отец, отдайте ее за меня! Не препятствуйте! Она — самый близкий мне на свете человек. С первой минуты, как я увидел ее в этом доме.