Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

— Ты думаешь, сынок, у меня нет глаз? Я уже давно вижу, к чему идет дело. Но она должна решить это сама. А я? Что я. Я был бы последним человеком, если бы помешал своему единственному ребенку.

Куцыбала поднялся, приоткрыл дверь в сени.

— Мать, Ванда, идите-ка сюда. Всегда вместе легче и грустить и радоваться.

Ванда подошла к Сташеку. Ласково погладила его по лицу.

— Даже не знаю, что тебе сказать. Бедняжка ты мой…

Старый Куцыбала кашлянул.

— Ну, мать, поищи-ка чего-нибудь в буфете и поставь на стол. И не смотри на меня так, будто видишь меня первый раз. Во-первых, у нас гость. А во-вторых… А, впрочем, что тут говорить вокруг да около! Ты мне, дочка, лучше скажи: хочешь выйти за Сташека или нет?

— Иисус, Мария! Отец, что здесь происходит?

Сташек был застигнут врасплох таким внезапным поворотом дела. Как, впрочем, и Ванда.

— О чем вы, папа? Сташек, в чем дело?

— Не понимаешь? Ой ли, доченька. Ведь я спрашиваю тебя ясно и по-польски: хочешь выйти замуж за этого кавалера или нет? Мы только что успели поговорить с ним кое о чем.

— Это правда, Сташек?

— Правда, Ванда.

Девушка бросилась ему на шею. Поцеловала. Обняла отца и мать, расплакалась и снова убежала в сени. А Сташек за ней…

Вот это была свадьба! Зося — в белой фате с зеленой веткой мирта и огромным букетом самых красивых цветов, какие только удалось разыскать в Новой Веси. Сержант Гожеля — Фелек как раз перед свадьбой получил очередное звание — в габардиновом мундире, с белоснежным шелковым шарфом под воротничком, в галифе и офицерских сапогах. Сташек с Вандой — шафер и подружка невесты — тоже принарядились. Все поляки из Новой Веси были приглашены молодыми на эту первую после войны свадьбу, приоделись, кто как мог. Из соседней Дембины приехали Казик Рашевич с женой Вероникой, а Троцяк, тоже с женой, даже из Гурного. Был и ксендз Бродзинский, который связал новобрачным руки епитрахилью и этому символическому узлу от всего сердца дал божье и свое благословение. Был даже поручик Талярский, которому невеста в свое время отказала, потому что предпочла Фелека. Был Браун, Дубецкий и еще несколько товарищей Фелека по батальону. Ждали майора Таманского и капитана Затору. Жених, расстроенный их опозданием, все время вставал со своего почетного места и поглядывал на дорогу, ведущую в сторону Зеленого.

— Ведь обещал приехать.

— Раз обещал, значит, приедет. Наш майор, если дал слово, всегда его сдержит. Точно тебе говорю, — успокаивал жениха Рашевич. — А ты не волнуйся и не дергайся, а сиди около невесты, там теперь твое место. Ну и красавица же тебе досталась, просто…

— И ты сядь, а то разболтался как купчиха. — И энергичная пани Вероника, сто килограммов живого веса, усадила Казика рядом с собой.

С погодой повезло, и, чтобы все гости поместились, столы поставили большой подковой на школьной спортплощадке. Накрытые белыми скатертями, украшенные цветами, они ломились от еды. Консервы, оставшиеся после войны, пахнущая чесноком домашняя колбаса, привезенная по этому случаю родственниками Фелека из Люблинского воеводства, угорь, только что прокопченный Куцыбалой, свежие, прямо с грядки огурцы, молодой лук — прекрасная закуска, да еще сладкий пирог, присыпанный сахарной пудрой, и даже курица с бульоном. Это — для дам и для ксендза. Ну и бутылки, наполненные зеленоватым, крепким, чистым, как слеза, первачом. Откуда он и из чего, об этом никто не спрашивал. Впрочем, что это была бы за свадьба, если бы нечем было поднять тост за счастье молодой пары, нельзя было бы крикнуть: «Горько!»

— Едут!

Из-за пригорка выскочил знакомый всем «виллис» майора Таманского. Капрал Дулик лихо затормозил перед воротами, так что даже покрышки запищали.

— Оркестр, марш для гостей!

Ведь был и оркестр! Свадьба без оркестра — не свадьба. Итак, оркестр! Гармошка, скрипка и барабан. На гармошке играет Дубецкий, на скрипке — Троцяк, а в барабан лупит хромой Якунис, который всего несколько дней назад приехал в Новую Весь. Спешат теперь сломя голову занять свои места, чтобы гостям, которые только что приехали, сыграть приветственный марш. Майор смеется, козыряет. По правде говоря, он впервые на польской свадьбе и, чтобы не нарушать обычаи, каждую минуту оглядывается на Затору, ищет в его глазах поддержки. Чувствует себя почти так же, как тогда в Дембине, когда встретил по дороге ксендза Бродзинского. Вот и сейчас он увидел его среди гостей и кланяется издали. Тем временем молодые ведут дорогих гостей, усаживают на почетные места, наливают в стаканы самогон, накладывают в тарелки закуску. Только теперь свадебный стол загудел как улей. Можно выпить, закусить, крикнуть «горько» или запеть, как та молодая, румяная сваха, которая приехала из самого Люблинского воеводства.

— Горько!

— Горько!

Сначала одиночные голоса, а затем дружный, могучий хор, включая майора и ксендза, кричит: «Горько!» Молодые встают, целуются. Лицо у Зоси пылает. Глаза у Фелека блестят. Майор Таманский встает. Кто-то стучит ножом по бутылке: «Тихо, тихо, товарищ майор хочет сказать». Гомон стихает.

— Я буду краток. Война закончилась. Страшная война. И для меня эта свадьба после такой страшной войны — как будто первое зерно, брошенное весной в землю. Сегодня молодые посеяли здесь, на кровью отвоеванных польских землях, свое счастье, новую жизнь. Поэтому я хотел бы пожелать им, чтобы зерно их взаимной любви принесло богатый урожай. Ну, скажем: двенадцать сыновей, таких же бравых, как и сам жених.

— Браво!

— Ура!

— А девчат им, товарищ майор, не желаете?

— Желаю. От всего сердца желаю и дочек. Тоже много. И чтобы походили на невесту не только красотой, но и характером!

— За здоровье невесты!

— За ее здоровье!

— У нас, в Сибири, когда идут на свадьбу, то молодым не только счастья желают, но приносят какой-нибудь, пусть самый скромный, но от всего сердца, подарок. А поскольку я знаю, что и в Польше существует такой же обычай, то позвольте мне от имени командования батальона вручить молодым вот эту бумагу. На получение коровы.

— Браво!

— Вот это я понимаю!

— А теперь выпьем за их здоровье. Пусть живут сто лет!

— «Сто лет, сто лет!»

— Горько!

— За здоровье майора Таманского!

— Оркестр, музыку!

Танцуют, вальсируют, отплясывают польку, «штайерку», пляшут вприсядку под «Калинку». Музыканты еле дышат, но играют до изнеможения. Пыль стоит столбом над спортплощадкой. Жара. Головы хмельные от самогона. Из Варшавы, Познани, Подолии, жители гор — поляки. Веселятся, пьют, танцуют, поют.