Денис Коваленко - Радуга в аду

Впереди шел мужичина походка вялая, неровная, как пьяный. Одет был неброско, дубленка замшевая, шапка норковая, каких теперь и не сыщешь. Дорога была безлюдна.

— Ну чего, — кивнул Игорек.

— Да может он пустой, — кивнул в сторону мужика один из парней.

— Видишь, как идет, — говорил Игорек, — явно выпил, и не такой что бы пьяный, значит, что-то еще осталось. Серега прав, пехом до дома лениво, а на тазик лаве нужно. Я же не для себя, — глянул он на парней.

Мужчина, как специально, шел все в самую темень.

— Потренируемся, если что. Согреемся, — подбадривая, подмигнул Игорек, — Пошли. — И парни, впереди Игорек, ускорили шаг. Вадим все хотел отстать, незаметно. — Давай, Вадик, — подтолкнул его Игорек, и приблизившись позвал: — Слышишь, мужик, дай закурить.

Мужчина оглянулся, Игорек, сразу кулаком в переносицу. Запрокинувшись мужчина оступился. И Серега ему с размаху в ухо. И уже все четверо бросились молотить все еще державшегося на ногах мужика.

— Деньги давай, урод, — через удар шипел Игорек, — Деньги!..

— Пацаны! — Вадим, вдруг вцепился в Игорька, — Пацаны, это отец мой!

Отец дико таращился на Вадима, молча, затравлено, только на него одного. — Пацаны, это отец мой, — растеряно уже прошептал в тишине Вадим. Парни отступили. — Отец… папа, ты, — Вадим склонился, помогая отцу подняться. Отец ничего не говорил, ни слова, только смотрел дико, и — страх, лицо перекошено. — Папа, — повторил Вадим, все смотря в это перекошенное лицо.

— Сдаст, — прозвучало в этой тишине.

— Парни ходу, — сказал кто-то следом. Все отбежали.

— Сдаст, — остановил Игорек.

Теперь в нерешительности парни остолбенели, глазели, как в пяти шагах Вадим помогал отцу подняться.

— Погоди, — остановил Игорька Серега, — Вадик, — позвал Серега, — Вадик, иди сюда, быстрее… Сейчас я, — Серега подбежал к Вадиму; отец уже стоял на коленях все не в силах подняться. — Вадик, это что батя твой? — все пытаясь заглянуть Вадиму в глаза, говорил Серега, — батя, да?

— Отец, вставай, — Вадим не слушая, все пытался вытянуть грузное тяжелое тело. И ни слова. Подошел Игорек. С готовностью он наблюдал. Подошли и остальные. Не замечал их Вадим. Наконец, отец встал. Покачиваясь, он дико теперь смотрел на парней, теперь он видел их всех. Он не был пьян. Но все тот же страх глядел, и губы что-то шевельнули, но слов не было, даже звука он не издал, губы только шевелились.

— Он болен, — неизвестно к чему произнес Вадим, — болен, — повторил, поддерживая отца за руку: — Ему плохо, ему к врачу, — растеряно Вадим глядел на парней, глядел и отец, и ни слова, губы только все шевелились. Лицо его теперь было страшным, опухшее, разбитое, нос ушел на бок — у Игорька удар был поставлен хорошо.

— Мать подкупила? — вдруг спросил отец, и, сам же, сквозь кровавый плевок, ответил: — Мать, она подкупила. Я… Это предвидел. Шлюхин ты сын.

— Чего он буробит? — кивнул на отца Игорек.

Отец облизнулся: — Этот у вас главный, да? — кивнул в сторону Игорька, — видно, что этот: рожа бандитская; вырастет депутатом будет, — не шутя он говорил все это, слишком серьезно: — А у тебя — совесть , — отмахнулся он, спихнув с себя руку сына. — Отца-то страшно убить. Ну и сколько мать твоя им заплатила, во сколько она меня оценила, в бутылку, в литр? Мамаша у тебя еще та.

— Да чего он буробит? — в конец не выдержал Игорек, — чего он там буробит, — глянул он на Вадима.

— Папа, — побледневший, в какой-то мольбе произнес Вадим, — ты… — Он не мог говорить дальше, в горле ком. «Шлюхин ты сын» — зашептало в голове. — Папа! — с угрозой повторил Вадим, вдруг возопив. — Шлюхин сын, да!??? — и в порыве ударил отца кулаком в лицо.

— Мочи его, — Игорек, ногой, в грудь. И пять пар рук и ног, теперь насмерть били свалившегося отца. Серега только ошалело глазел, все не знал зачем вскидывал руки, точно остановить хотел или воскликнуть что; вскидывал руки, и только вздрагивал беззвучно.

— Все! Ходу парни. Вадим, ходу! — тащил Игорек Вадима, все рвавшегося еще добавить — по морде ему, по морде! — Вадим, ходу.

— Гад! — размазывал сопли и слезы кулаком Вадим, — Гад, — и, изловчившись, все-таки пнул отца.

— Уходим, — уже волок его за руку Игорек, — скорее.

Вадим отмахнулся, оступился, и всей ногой, по колено — в лужу. Ледяная вода тут же залила ботинок.

— Хрен с ним, пошли, — торопил Игорек.

Склонившись, точно застыв, Вадим глядел в эту маслянистую, переливающую всеми цветами радуги лужу, освещенную белым светом показавшейся луны. Замысловатым изгибом, точно приходя в себя, после тяжелого плюха ботинка, пятно окружало все стоявшую в луже ногу; красный, оранжевый, желтый, синий, фиолетовый, — четкими контурами все стягивались возле утопленной в луже ноги. Вадим ступил другой ногой, сел на корточки, ладонь коснулась многоцветного пятна.

— Ты чего… — парни однозначно уставились на сидящего на корточках посреди грязной маслянистой лужи Вадима.

— Тронулся парень, — сказал кто-то.

— Ну его на хер, уходим, — сказал еще кто-то.

— Вадик, — позвал Серега, — Вадик, — сам вошел в лужу, схватил Вадима за руку.

— Радуга, — отшатнувшись от сильного Серегиного рывка негромко воскликнул Вадим.

— Пошли, — тащил его Серега.

— Радуга, — произнес в каком-то удивлении Вадим, резко вырвав руку, и, спиной в лужу.

— Ё… пте, — чуть не плакал Серега, помогая другу подняться. — Да скорее же… Вадик, братуха…

— Радуга! — Лежа в луже, Вадим хлестал ладонями воду. — Это радуга! — кричал в голос.

— Блядь, ну его на хер, уходим! — крикнули Сереге. — Пусть тонет, хер с ним, уходим!

— Радуга, — уже сидя, собирая руками воду, хрипел Вадим, — Радуга-дуга…

— Нельзя так было его оставлять, нельзя, — встал Серега, — он же как брат мне. Нельзя, — рванулся он обратно.

— Серега. — Игорек схватил его за руку. — Слушай, братишка…

— Он не сдаст, я тебе клянусь, он не сдаст, — зачастил Серега, — он же сам, ты же видел, он сам мочил его, сам, ногами и… Не сдаст он. Он же как брат мне.

— Мы все здесь, как братья, — Игорек крепко держал, — все, как братья. — повторил, и — вдруг резко Сереге в печень: — Правильно меня пойми, — внушал Игорек, — парней подставлять нельзя. Братьев подставлять нельзя. Это был его выбор, он остался. А если там уже менты.

— У-ё-ё, — ныл Серега. — За что, за что?.. Сука ты, сука ты, — кричал Серега, ничего он уже не боялся. — Сук… бля-я-а…

— Это тебе за суку, — ногой Игорек всадил ему в голову, и, уже стонущему на карачках — в живот.

— Убивай сука, — хрипел Серега, — убивай. Не брошу я брата… не брошу, — упрямо полз он обратно.

— Крышу сорвало, — заметил один из парней.

— Ну его на хер, пусть ползет… червь, — сплюнул Игорек. — Ладно, братья, сейчас по домам, — говорил он остолбеневшим парням, как один уставившихся на уползавшего накарячках Серегу. — А утром… короче, в подвале встречаемся. Всё, у меня еще дела. — Сказав, Игорек скоро зашагал прочь. Нечего ему здесь уже делать. Нужен другой подвал, другой район, а лучше, другой город. В любом случае, тысяч десять лежало в его кармане, так что… нечего ему здесь делать.