Денис Коваленко - Татуированные макароны

— У них сейчас у всех с головой того, — отвечал Костик. — Ладно, время уже одиннадцатый час, пойдем, у меня сегодня помимо этих идейных работы валом.

Два первых урока Саша не знал, куда себя деть — Жени в школе не было. Особо не разговаривая ни с кем из пацанов, лишь коротко отвечая на приветствие рукопожатием, Черкасов на каждой перемене выходил на улицу и ждал, что Женя вот-вот, вот сейчас войдет в школьные ворота и…

Прошли уже две перемены. Чего только Черкасов себе не надумал… Нервно бледный, обходя компании пацанов, возвращался он в школу и высиживал урок, ничего не слыша и ничего не понимая. Две двойки схватил он. Его спрашивали, он поднимался, тупо всматриваясь в учителя, выслушивал вопрос, но не произносил ни слова. Что учитель литературы, что географии недоумевали: такое с Черкасовым творилось впервые (даже не зная урока, он, обычно, все равно что-нибудь да говорил, невпопад, не в тему, но говорил; но так, чтобы ни слова…).

На большой перемене, только она началась, к нему подошел Юрка Моисеев.

— Санек, ты чего?

— Нормально все, — раздраженно ответил ему Черкасов, — все нормально, — повторил он, как отрезал.

— Санек, — тон Юрки изменился, — со мной так разговаривать не стоит, я тебе не девочка.

— Извини, Юр, — Черкасов попытался улыбнуться, — извини, голова сильно болит.

— Ладно, забыли, — в знак примирения Юрка пожал протянутую ему руку. — Ты чего, в столовку не идешь, что ли? — спросил он прежним дружелюбным тоном.

— Нет, Юра, не хочу.

— Как знаешь, — Юрка заторопился в столовую.

И Саша, сам не зная почему, пошел за ним.

— О, а говорил голова болит, не хочу, — усмехнулся Юрка, заметив вставшего в очередь Черкасова.

— Передумал, — усмехнулся и Черкасов.

— Ну, чем нас там сегодня будут травить? — вызывающе, и видно, что шутя, воскликнул один из пацанов.

— Когда это мы вас травили, умник? — возмущенно, что тоже в шутку, ответила повар, тетя Люба, добавив: — давно за уши не драли, а то вон матери-то скажу.

— Люба, ты его половником, — сурово ответила другой повар, крупная, высокая женщина, которая и была матерью шутника. — Ты мне еще так пошути! — крикнула она сыну. — Что дадут, то и будешь есть.

Очередь загоготала.

— О! Фаршированные макароны! — взяв тарелку с макаронами по-флотски воскликнул шутник.

— Чего?! — встрепенулось несколько мальчишек, — чего-чего?!

— Тьфу ты, блин, макароны с фаршем, — поправился шутник, очень довольный своей неожиданно вырвавшейся остротой.

— По-флотски, значит? — очередь вновь загоготала.

— По-флотски, по-флотски, — смеялась и повар тетя Люба.

Взяв свою порцию, Черкасов сел за один стол с Юркой и еще двумя пацанами: Валеркой, высоким, худым парнем, и тем самым шутником, коренастым, рыжеволосым Мишей Бражником.

— Классно ты, Михей, прикололся — фаршированные макароны, — говорил Валерка, шумно поедая эти самые макароны, — люблю я макароны по-флотски.

— Я сам макароны люблю, — согласился и Миша.

Черкасов все это время неторопливо возился вилкой в тарелке, нанизывая на вилку короткие белые макароны, усыпанные катышками фарша.

— Ты чего не ешь? — кивнул ему Миша.

— Это не фаршированные макароны, — глядя в тарелку, отвечал ему Черкасов.

— Ясное дело… — весело проговорил Миша.

— Это фашиованные макароны, — не дав Мише закончить, продолжал Черкасов.

Три пары глаз с интересом уставились на Черкасова.

— Это фашио из макарон, — продолжал свою внезапно возникшую мысль Черкасов, — макаронный фашио. Макаронный фашизм.

— Во ты куда! — присвистнул Валерка.

— Пацаны, помните, Раиса нам про идею говорила?

— Ты опять о своем, — ответил Валерка.

— Да, — твердо сказал ему Черкасов, — идея. Нам необходимо создать организацию. Организацию Татуированных Макарон.

— Это хорошее название для рок-группы, — усмехнулся Валерка.

— Это название для политической организации, — не слыша его иронии, продолжал Черкасов напористо, пронзительная глубина появилась в его карих глазах. — Вы поймите… — и он даже, но не громко, стал говорить, переводя свой резкий взгляд с одного подростка на другого. Он говорил скомкано, торопясь, казалось, даже сам до конца не понимал произносимых им слов: говорил о раненой стране, говорил о бессмысленности текстов современных рок-групп, говорил вообще о бессмысленности настоящего времени, говорил все то, что владело его мыслями последние дни. Не сказал лишь о своих с Женей похождениях, хотя чуть не проговорился, но вовремя осекся, вновь продолжая про идею. Говорил увлеченно и, как казалось ему, убедительно… — Мы должны перевернуть этот мир, — закончил он с нервной отдышкой, — именно мы.

— Санек, все это круто, — отвечал ему Юра, — но все это хрень собачья. Ладно, пацаны, пойдем, покурим.

Пацаны давно уже все съели, в то время как Черкасов не съел ни одной макаронины.

— Пойдем-ка, покурим-ка, — довольно согласились и Валерка с Мишей.

Отнеся тарелки на мойку, пацаны вышли из столовой — и сразу на улицу. Черкасов вместе с ними. Он чего-то им не договорил. Они не поняли его, он сказал что-то не так… или не то. Но они должны его понять. Он должен им объяснить. Он обязан.

— Пацаны, вы поймите, — начал он, когда они уже стояли возле входа в школу на улице.

— Санек, это к скинам, они такой хренью занимаются, — перебил его Юрка, — или к РНЕ, на худой конец, к чеченцам. Саня, Раису меньше слушать надо. А лично мне эти коммунистические приколы… — скривив рот, многозначительно закончил Юрка.

— Да, Санек, — добавил Валерка, — мы люди нормальные. У меня отец нормально зарабатывает. Мне это, как ты выразился, бессмысленное время очень даже наполнено смыслом. Я, лично, собираюсь окончить школу и поступить в МГУ. Вообще, Саня, все эти перевороты для быдла или шизофреников. Тем, кто работает, — он многозначительно посмотрел на Черкасова, — китайцы не зря говорили, когда хотели кому-нибудь зла: «Чтобы ты жил во время перемен». И я удивляюсь тебе, Саня, живешь в нормальной семье… Короче, Раису меньше надо слушать. И вообще, из школы ее гнать, а то она своими уроками только мозги засоряет.

Черкасов, затравленный, смотрел на Валерку. Его не понимают. Его не хотят понимать. Они все зажравшиеся маменькины сынки. Они не понимают.

— Вы не понимаете, — не выдержал он.

— Все мы понимаем, — отмахнулся от него Юрка, усмехнувшись, — у верблюда два горба, потому что жизнь борьба, все мы это уже проходили, а вот у тебя, Санек, действительно, с головой того…

— Черкасов.

Саша вздрогнул. Обернувшись на голос, он увидел двух мужчин, идущих к нему от школьных ворот. Один высокий, тучный, в темно-сером пальто, второй низкорослый, в коричневой кожаной куртке и с цепкими бледно-синими глазами, смотревшими на Сашу зло и с какой-то псиной ухмылкой. Это псиная ухмылка до спазма в горле враз вцепилась в Черкасова, так, что он отчетливо задрожал.