Дженис Эрлбаум - Сохрани мой секрет

Каролина возвращается в комнату и закрывает за собой дверь. Мне даже не надо слышать имя, чтобы понять, о ком она говорит. Я тихонечко спускаюсь по лестнице, сажусь на корточки и прислоняюсь ухом к стене. Звуки разговора немного приглушенные, но я слышу каждое слово.

Сначала говорит Дезире:

– Она очень странная и неприятная. Люди общаются с ней только тогда, когда им что-то от нее надо.

– Грустная история, – говорит Ханна. – Я не понимаю, почему она такая. Не понимаю, почему у нее нет настоящих друзей.

Настоящих друзей! Как будто Ханна – «настоящая подруга» Каролины. Уж лучше я буду сидеть в столовой в полном одиночестве, чем иметь таких «настоящих подруг», как Ханна, которая писала про Каролину гадости на стене женского туалета.

Потом я слышу голос Софи:

– Вот именно! И она очень назойливая. Она так достала меня своими мольбами о дружбе. Она уболтала меня помочь ей стать членом совета по украшению зала и организации танцев. Мне надо было, конечно, сказать ей, что нам не нужна ее помощь… В общем, мне стало ее жалко.

Раздаются охи и ахи. Все согласны, что я полное ничтожество. В голове у меня гудит. Какая же я дурочка! Мне-то казалось, что Софи хорошо ко мне относится. Какая же я легковерная и как меня легко обмануть! Мне казалось, что мы стали подругами. Я ей помогала, а она со мной сплетничала. Я помню, как мы искренне говорили в ресурсном классе.

Дошло до того, что наши родители познакомились! Я ради нее стала членом этого дурацкого комитета по украшению зала и организации танцев! Но оказывается, что Софи испытывает ко мне только чувство жалости! Отлично, тогда у меня к ней уже нет никакой жалости.

Потом сверху раздается голос Рича Савоя, который спускается по лестнице с Уиллом Расмуссеном и что-то говорит ему по поводу танцев.

– Деньги у Софи будут в пятницу к обеду, – говорит Рич. – Так что в выходные мы можем заплатить депозит диджею и решить, кто что покупает…

Я развязываю и начинаю завязывать шнурок, чтобы ребята не задумались, зачем я, скрючившись, как гоблин, сижу тут, около лестницы. Проходя мимо, Рич чуть не спотыкается о мою ногу.

– О, привет, Рада, – говорит он.

– Привет.

Я выпрямляюсь и иду за Ричем и Уиллом в сторону двери ученического совета. Вхожу в комнату и замечаю, что девочки делают вид, будто никаких разговоров обо мне и не было. На самом деле они притворяются очень плохо – все, о чем они говорили, написано у них на лицах.

Громким голосом, чтобы меня услышали все находящиеся в комнате и даже те, кто слушает, прислонив ухо к стене в коридоре, я говорю:

– Всем привет! Я пришла сказать, что больше не могу быть членом этого комитета. Успехов вам с проведением весенних танцев!

Я поворачиваюсь и, выходя из комнаты, слышу голос Каролины:

– Хм, как это странно…

Я взбегаю наверх, перепрыгивая через две ступеньки, и думаю: «А самое странное, что танцы, которые вы планируете, скорее всего, вообще не состоятся».

Прошло уже два урока, а я все еще не могу прийти в себя от того, что услышала сегодня утром. Мне очень хочется верить, что слова Софи не отражают ее истинного ко мне отношения. Где‑то в глубине души я по‑прежнему верю, что я ей симпатична и она облила меня грязью, только чтобы не спорить со своими подругами. Но чем дольше я думаю про все это (а думаю я про это практически нон‑стоп), тем больше мне кажется, что им она говорила правду, а мне врала. Пока Софи что‑то от меня не понадобилось, она даже близко ко мне не подходила, следовательно, как только получит, что ей нужно, она снова будет вести себя, как будто я не существую.

Меня потрясло не только предательство Софи. Когда мисс Макдоналд делала перекличку, я поняла, что Жасмин нет в школе. Вчера она прогуляла репетицию, а сегодня вообще не появилась. И у меня самые плохие предчувствия. Хотя, может, все это простое совпадение… Жасмин же никуда не пропала, правда? В общем, эта история мне совсем не нравится. И многое другое мне тоже не нравится.

Настроение портится еще сильнее, когда мисс Макдоналд из учительской передают записку. Она поправляет очки, читает ее и говорит: «Рада, мисс Шеллестеде ждет тебя в своем кабинете». Под громкое «о-о-о!» одноклассников я поднимаюсь навстречу своей трагической судьбе. Кто-то начинает напевать похоронный марш, несколько человек смеются. Ну-ну, смейтесь. Но ничего веселого со мной не происходит. Люди могут в прямом смысле умереть от страха – я читала где-то, что один семилетний мальчик так боялся зубного, что у него в зубоврачебном кресле случился сердечный приступ. Я медленно плетусь по коридору, размышляя о том, что меня может постичь судьба этого несчастного.

Дверь кабинета Шеллестеде открыта.

– Заходи, – произносит она, как только я оказываюсь на пороге. Она показывает рукой на стоящее напротив ее стола кресло и добавляет: – На твоем месте я бы закрыла за собой дверь.

Ржавые дверные петли громко скрипят. Такое ощущение, что открывается гроб, который выкопали из-под земли, и сейчас появится оживший мертвец. Я уверена, что училка сознательно не смазывает петли двери, чтобы нагнать страха на провинившихся учеников.

Я сажусь, и Шеллестеде начинает буравить меня своим всевидящим оком, но я уже к этому мысленно подготовилась. Я решила, что буду смотреть на место чуть правее ее носа. О НЕТ, ОНА СМОТРИТ МНЕ В ГЛАЗА, И Я НЕ В СОСТОЯНИИ ОТВЕСТИ ВЗГЛЯД. Черт. Нос, оказывается, расположен слишком близко к глазам. В следующий раз я буду смотреть на ее лоб.

Она буравит меня взглядом. Я не представляю, зачем она вызвала меня к себе, но, видимо, повод достаточно серьезный. Меня вызвали из-за Жасмин? Интересно, как там у нее дела… Мне надо что-нибудь сказать? Да, точно, это по поводу Жасмин. Шеллестеде узнала, что я придумывала ей отмазки для прогулов репетиций. Видимо, поэтому вчера после занятий ко мне подходил Гербер, так как Шеллестеде рассказала ему, что отмазки придумывала я.

Или… может, это по поводу Софи? Может, Шеллестеде каким-то образом узнала о пропаже денег? Члены ученического совета купились на объяснение Софи, что она положила деньги в банк, но Шеллестеде гораздо менее легковерная. Я напоминаю себе, что лично я не сделала ничего криминального. Я не трогала те деньги. Я просто придумала Софи объяснялку. Тем не менее я чувствую, что начинаю потеть.

Может, мне заложить Софи? После того, что она говорила обо мне утром, мне ее совершенно не жалко, и, возможно, если я ее заложу, меня не так строго накажут. А вдруг все это из-за Жасмин? Я не хочу раскалываться раньше времени, чтобы не навлечь проблем ни на себя, ни на Жасмин или Софи. Если у Жасмин какие-то проблемы, я должна рассказать Шеллестеде все, что знаю. Хотя, если честно, я практически ничего не знаю.