Игорь Савельев - Ложь Гамлета

— Не было такого.

— А цветы? Откуда ты тогда узнал, что надо те же цветы?

Он посмотрел вниз, на покоробленную коробку, и увидел рассыпанный букет великолепных, подсохших по «рубашкам», бордовых, крепких, зрелых роз.

Он очень долго ничего не мог понять. В настолько полной темноте, как будто потеряно зрение. Пошевелив ногой, он что-то опрокинул. Отсиженная нога звенела так пронзительно, что оставалось только хлопать ртом, как рыба.

Ничто. Космос. Дно. Если бы не увиденное только что и здесь же, он бы даже и черех час не вспомнил — где он. Он адски замерз. Просто адски, как никогда. Не чувствовал ног, задница ныла так, будто по ней лупили веслом, или, наоборот, этого хотелось бы, чтобы хоть как-то разогнать кровь. Ныли пальцы. Острее всей этой боли Олег почему-то ощущал свой абсолютно ледяной нос, который не болел. Господи. У него такое бывало только в детстве, когда отец оставлял его в машине, пропадая на своих точках на вещевом рынке часов, как казалось, на пять. И то дело, наверное, было в подростковой перестройке организма, сосудах и т. д. (как он потом допер), а не в реальном холоде. Потом Олег читал статью про малолетних узников концлагерей, у которых доктор Менгеле брал кровь для опытов, и в их описании, как нудно холод заползает через ноги, узнавал…

Но сейчас было еще хуже — разбомбленный, совершенно разбитый, Олег еле поднялся, натыкаясь на все, как выпавший из анабиоза. Он целую вечность нашаривал, среди жесткой гаражной пыли, выключатель, потом вспомнил про обогреватель, потом понял, наконец, что тут в целом всё вырубилось.

И это будет стоить ему жизни, потому что Олег безо всякого кокетства и вообще без эмоций понял, что он тут просто сдохнет к утру. А может, уже утро.

Эта идиотская идея. Он понял уже, что не будет встречи. То есть она уже была, и они всё сказали друг другу, и ничего больше не надо, только бы выбраться отсюда.

Некоторое время Олег долбил по железным воротам, потом сел на карачки и начал впадать в дрему.

— Че со светом-то, епт.

Он не сразу очнулся, даже когда Гремио-3 разобрался с щитком, не щитком, и, тоже спотыкаясь обо всё — с грохотом и матюгами — наладил свет. Зашумела тепловая пушка. Олег разлепил глаза, полные песка, с одной только мыслью — «Домой» — поэтому не сразу понял, кто эта баба на пороге. Может, потому, что Газоза была в платке (зато теперь ее снова можно было звать Газозой), лицо ее казалось отекшим, круглым, с мощными бежевыми тенями под глазами, или это всё под потолком так тень отбрасывало. Короче, в метро он бы ее не узнал.

Просто стояла и смотрела.

— Я там буду, — буркнул Гремио и вышел наружу. Всё как тогда.

— Э! — вдруг очнулась Газоза. — Э! Не уходите!!! — и забарабанила по железу, тоже как Олег тогда, но не тогда.

Гремио не вернулся, поэтому ей пришлось прекратить. Прошло много времени, прежде чем она обернулась. Потом еще много времени.

— Это ты из-за денег, что ли? — наконец, спросил Олег, сам удивившись своей зловещей хрипоте. — Да забей. Я не за этим пришел.

А за чем? Смотрит на него затравленно. Действительно, зачем.

Олег поразмялся.

— Садись, — пригласил он, но она не шелохнулась, только плечи стали подрагивать. Он с трудом подошел, приобнял, усадил на какой-то относительно чистый ящик. Она начала плакать. Интересно. Если бы он здесь сделал ей больно, этот клоун, дежурящий за дверью, вообще сделал бы что-нибудь?.. Что за мысли дурацкие.

Еще пять минут, или вечность, Олег шептал ей «ну, всё, всё», поглаживая по все таким же острым плечам и сам, впадая, кажется, в полудрему. Тепловая пушка фигачила прямо на них. Оказалось, что нечего и сказать, и спросить… Иногда, с усилием вызывая себя на разговор, Олег спрашивал что-то, — спросил даже про страницу «ВКонтакте», но по невнятной реакции понял, что она не понимает, о чем речь. Ну да. Он еще до поездки сюда, просматривая аккаунты тех, кто, как выяснилось, здесь находится — с почти идентичными фото на фоне одной стены — понял, что новые страницы в соцсети им заводят здесь, централизованно, так сказать. Другое дело — зачем, и если это часть реабилитации, то зачем на странице Газозы (и еще четверых) эти бесконечные репосты про Коноевского. Но над этим он раздумывал там — в Москве. Здесь — все мысли выдуло из башки горячим несвежим ветром.

— Забери меня, — шептала она, прижимаясь к его плечу.

— Кто тебя сюда привез, когда?

Это максимум осмысленного, на который сейчас был способен Олег.

— Забери меня…

Они бездарно тратили время — неизвестно, сколько времени. Потом Гремио увел ее, а Олег, уже не помня, что пообещал, остался греться. Потом позволил усадить себя, пластилинового, в «Ниву». Гремио гнал, они прыгали чуть не до потолка по каким-то ночным колдобинам, лесам, полдороги Олег тупо нашаривал по карманам телефон, раздумывая, что если выронил его в гараже, то лучше сказать сейчас — или потом приехать. Они успели на последнюю электричку, и, упав на сиденье в неоново-пустом вагоне, Олег провалился во временную воронку, и если бы поезд прибывал не на Ленинградский, а на Курский вокзал, то так бы и укатил автоматом в зомби-Ясенево.

Час пятьдесят четыре. Час пятьдесят четыре.

Болеть в Москве — отдельная история, и с Олегом как-то раз такое уже случалось. Город, в котором так удобно было жить по принципу «каждый за себя», в эти дни поворачивался худшей стороной, в диапазоне от — некому сходить в аптеку, до — вызвать врача, — какого врача, какие поликлиники, тут есть поликлиники?.. Через день после ада, через сутки снов про исполинские зонты борщевиков, воткнутые тут и там вдоль лунной дороги, Олег пришел в себя окончательно и долго, долго лежал один в благостном свечении. Хрустально-ясный осенний день давал какой-то нездоровый свет, как в театре — сбоку и через фильтр. Оглушительно журчали батареи. ЖЭК промывал систему. Засыпая и просыпаясь, Олег явственно слышал через этот звук несмолкающий мужской церковный хор. А может, что-то еще.

Надо было вытаскивать себя за волосы. Поднявшись пустой электрической ночью, он долго, нахохлившись, сидел над ноутбуком: что купить, кому позвонить, теперь уже, наверное, завтра. Клокотавшее в груди имело явственный вкус воспаления, когда Олег, прокашливаясь эпически, смаковал во рту мокроту.

За все дни, что он болел, дважды побывав в платном медцентре для таких же вип-гастарбайтеров, которым приперло (а вот в Останкино, по слухам, полисы ДМС дают даже уборщицам), «Ложь «Гамлета» дала о себе знать дважды. Первый раз — сообщением в ватсапе: «У МЕНЯ ЕСТЬ ВИДИО». Температуря, Олег отмахнулся и сразу же забыл, и только несколько дней спустя, случайно обнаружив, он разобрался, что писал ему тот самый Родион. Незабвенный. (Теперь Олег не мог отделаться: в собственной кухне виделся ему бомжатник.) Теперь-то отвечать тем более не стоило. Выяснив (перед болезнью), что режиссер Коноевский живет вовсе не в квартире-студии с аквариумом, да и с прочими мелочами пошли нестыковки, Олег не сомневался, что сейчас это какой-нибудь развод на бабки. Развести журналиста «Файла». Отчаянная молодежь пошла.