Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7

В этот момент на другом конце вагона раздался громкий звонок телефона и зазвучал женский голос, высокий, душераздирающе пронзительный. Слышно его во всех уголках вагона. Теперь говорят одновременно двое:

— Совершенно неприспособленное к жизни существо. Ну, пусть он, в конце концов, пойдет туда…

— Современной, наилучшей аппаратурой засняты сцены охоты хищников… — Пусть не боится охраны, они его не съедят… — Неадекватное поведение при защите своей территории от себе подобных… Непредсказуемость… — Они обязаны помочь, мирно побеседовать… — Действий хищников…

— Могут, правда, потребовать документы, но они у него теперь уже есть, кажется?

— Сняты в мельчайших подробностях сцены территориальных разборок… — А я тебе говорю, пусть не боится… — Иногда со смертельным исходом. — Надо же как-то устраиваться в жизни… Пустят ненадолго. — Длительность просмотра шесть часов

— В случае чего пусть даст на лапу…

— Цена всего сто рублей.

Пассажиры мирно дремали, несмотря на войну за территории, борьбу за выживание, поедание травоядных, охрану, современную аппаратуру слежения и требования документов, которых нет.

Драный линолеум

Полная женщина-инспектор проверяет мою анкету. Я сижу, не дышу, боюсь, что опять найдет ошибку, и придется мне тащиться сюда еще раз.

Стол, как баррикада между нами: я — лицо зависимое, просящее, она — дающее, облаченное властью. Мы по разные стороны баррикады.

Взгляд мой опускается вниз, и я вижу: из линолеума, лежащего на полу, вырван кусок, и стол инспектора стоит прямо на бетонной плите. Края линолеума неровные, кое-как обрезанные. Смотреть противно, а ей здесь целый день сидеть.

— Я заплатила две с половиной тысячи за паспорт, — говорю я. — И каждый столько же. Что, за такие деньги нельзя положить целый линолеум?

— Видимо, нельзя, — отвечает инспектор. — Да что линолеум, у меня зарплата 10 тысяч!

Мы с ней переглядываемся и понимаем, что я со своей пенсией и она со своей зарплатой стоим на одной стороне баррикады, на той, где народ.

Бычок со стручком

Петька Макухин был самый знатный пьяница в нашей деревне. Работать не хотел. Жил с матерью, а та держала корову, гусей, сад-огород, приторговывала на рынке… В общем, на еду и водку хватало.

Другое дело, что Петька был красавец редкий. Бездонные синие глаза, волосы пшеничные до плеч, ну прям сказочный Лель из оперы «Снегурочка». За что, видать, ему и наливали в каждом доме, где девки невестились. А что? Всяко может быть… а вдруг посватается, женится, остепенится. Уж не до пьянки будет, когда детишки-то пойдут.

Но нет! Не таков был Петька-простак, чтоб волю терять. А как зубы заговаривать умел, да балагурил складно — заслушаешься. Ну вот, к примеру, водку, что в сельпо завозили, он мастерски делил на четыре сорта: «сучок», «стручок», «бычок» и «дохлый мужичок». Объяснял, если интересовались: «Сучок» — это самая дешевая, которую из опилок гонят. «Стручок» — перцовка. Понятно. «Бычок» — зубровка. Потому как на бутылочной этикетке здоровенный бизон красовался. Ну, а «Дохлый мужичок» — это уж совсем последнее дело — денатурат либо политура, где обозначены кости с черепом, чтоб люди зря не травились.

Вот так и жил Петька навеселе — пил, гулял, девок оприходовал, ничего в голову не брал. Вольный ветер — да и только!

Но настали новые времена. Перестройка, перестрелка, переделка, передвижка… Хлынули в руки бойким, ушлым мужикам большие деньги — и началась в нашей деревне скупка земель. Старых довоенных избёнок осталась одна улочка, а дальше пошли строиться высоченные терема, необъятные коттеджи и диковинные барские усадьбы с гульбищами и колоннами, до которых ни пушкинский Троекуров, ни купец Иголкин не доросли бы в прежние времена.

Мой сосед через дорогу выстроил такие хоромы, что без «дворни» там никак не обойтись. И хоть наезжает он в деревню раза три в год, имея при этом апартаменты в Венеции, всё равно кому-то надо летом и зимой собак кормить, за отоплением глядеть, пыль с итальянской мебели стирать, катер к приезду хозяина на воду ставить… То есть, как ни крути, «приказчик» нужен!

С горничной-то «барин» сразу определился, привёз из столицы сисястую, смазливую Верку с высокомерным взглядом на сельский «планктон». А вот на предмет истопника и охранника-смотрителя положил взор на Петьку, но с условием, чтоб тот ни «сучком», ни «стручком» не злоупотреблял. А в остальном чего лучше-то выдумывать: парень свой, тутошний, знает округу, да и видный с обличия, фасад усадьбы не испортит.

Петька согласился: деньги приличные, работа не пыльная, «царствуй, лёжа на боку», да и Верка взбодрилась — под такой-то охраной дни коротать!

Деревенские поговаривали, что когда хозяин приезжал с Адриатического моря, иногда приглашал Петьку к ужину, учил уму-разуму, посвящал в тонкости итальянской кухни и живописи, потому как сам Петька напоминал ему по экстерьеру автопортреты Сандро Боттичелли.

К поздней осени деревня опустела, пейзажи выцвели, дачники разъехались, господа тронулись в тёплые края, — и как-то вечером зашёл ко мне Петька попросить созревшей калины для настойки: будто бы у Верки давление взъерепенилось от полнолуния, и надо чем-то его усмирить.

Посидели мы на веранде, посмаковали деревенские сплетни, обсудили курс рубля — и меня озарило:

— Петьк, может, по стаканчику винца?

Задумался:

— А у вас какое есть?

— Да вот подружка из Краснодара бутылёк «Мерло» привезла… Будешь?

— «Мерло»? В Краснодаре?! — Петька отвесил сомнительную гримасу. — Да какие там, к чёрту, виноградники, чтобы «Мерло» гнать! Вино, моя дорогая, надо пить, если уж итальянское, то из тех мест, где горы и солнца много. Из Пьемонта, например… Или из Тосканы… На худой конец, из Сардинии… И то не всё! А то, на котором номер есть и красная марка… «Монтепульчано» пробовали? Нет? А «Бардолино»? Или «Кастель де Монто»?

— Я иногда «Ламбруско» беру, — робко созналась я, вспомнив, что в сельпо оно бывает.

— Это смотря какое «Ламбруско»! — важно усмехнулся Петька. — Если три года выдержки и класса фризанте, то ещё ничего. Так ведь нам его не завозют! Разве что подделку… В Мытищах разливают.

Тут я изрядно смутилась и конфузливо пробормотала:

— Так будешь «Мерло» -то?

— Ну налей, куда деваться!

Петька снисходительно, без пафоса, согрел в ладонях стакан, потянул носом аромат, глянул на просвет, отхлебнул глоток и нехотя изрёк: