Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7

Эти слова святого старца о Достоевском можно без преувеличения назвать высшей духовной «похвалой», когда-либо изреченной о писателе. Ведь покаяние — это начало и основа духовной жизни в христианстве, практическое выражение веры. Поэтому можно сказать, что кающийся человек — значит верующий, православный, идущий по пути спасения души.

В монастыре о визите Федора Михайловича вспоминали. Имеется уникальное документальное свидетельство о том, как монахи восприняли его кончину. 9 февраля 1881 года в московской газете «Современные известия» было напечатано письмо из Оптиной: «Когда дошла до нас весть о кончине Федора Михайловича, мы истинно пожалели писателя-психолога, симпатичного человека и истинного христианина. Монастырское начальство, узнав о смерти Достоевского, распорядилось поминать его на Литургии, и мы в обедню на Сретение услышали ектенью протодиакона, молившегося о рабе Божием Феодоре, и многие, знавшие, кого поминают, и хотя несколько слышавшие о нем, усердно молились. Горько, горько мне стало за обедневшую семью наших писателей, лишившуюся таких столпов русской литературы…»

Воспоминания о Достоевском сохранялись в Оптиной пустыни вплоть до ее закрытия в первые годы советской власти. Великий писатель, пробывший в монастыре всего три дня, тем не менее, остался в памяти Оптиной преданиями и легендами, реальными и вымышленными. Память о его посещении Оптиной имела и материальное выражение в виде «мемориального» кресла, о котором упоминает старец Варсонофий (Плеханков). В начале ХХ века он был скитоначальником Предтеченского скита и принимал посетителей в той же келье, что и старец. В беседе со своими духовными чадами он упоминал: «Достоевский, который бывал здесь и сиживал на этом кресле…»

Не будет преувеличением сказать, что Оптина пустынь приняла Достоевского и запечатлела в своей памяти его образ. Сам же писатель через свой последний и самый известный роман прочно соединился с образом Оптиной. Его современники, зачитываясь «Братьями Карамазовыми», нередко воспринимали роман как путеводитель по прославленному монастырю. О главном событии трехдневного пребывания Достоевского в обители — встрече писателя с преподобным Амвросием, пожалуй, можно сказать, что в лице великого гения русской литературы и святого старца встретились Церковь и интеллигенция, что во многом определило характер взаимоотношений русской культуры и Православия в последующее время.

Трехмерный физический мир, в котором мы живем, един, и во всех точках земного шара неизменно подчиняется одним и тем же законам физики.

Но социальный мир разделен на мелкие и крупные сообщества, антимиры, противостоящие, не понимающие один другого: пешеходы и водители, врачи и пациенты, правители и население, чиновники и просители, продавцы и покупатели, молодежь и старики, соседи по дому, все они разделены видимыми и невидимыми преградами — стеклом автомобиля, прилавком, мундиром, стенами квартиры, возрастом.

Разделение зыбкое, непостоянное: водитель выходит из автомобиля, врач может заболеть, правитель уйти в отставку, продавщица обувного отдела пойти за хлебом, сосед посочувствовать соседу, а молодежь повзрослеть. Но пока этого не произошло, каждый существует в границах своего мира, не заглядывая в чужой.

Огурцы, записка и кукуруза

Зашла в магазин купить семена, апрель был на дворе. У прилавка стоит женщина, выбирает что-то.

— А помидоры есть?

— Есть. Вам какие?

Женщина молчит, думает.

— Дайте какие-нибудь, — говорит она.

Продавщица выбирает несколько пакетиков из ящичка, выкладывает на прилавок, потом читает на обороте пакетов качества сортов.

Проходит минут пять, покупательница слушает, думает, перебирает пакетики.

Продавщица вежлива, но на лице у нее написано: «Смотрите, люди, что я терплю за свою зарплату!»

Женщина выбрала семена и стоит, не просит посчитать.

— А что еще есть?

— Как что? Много чего…

— Нет, ну из овощей… Вы перечислите, что у вас есть, я и вспомню, что мне нужно.

После этой просьбы сзади послышался глубокий вздох. Я поджала губы и надела на лицо маску героического терпения. Сама такой буду, подумала, недолго осталось.

Кто-то за моей спиной cчитал, что ему подобная участь пока не грозит:

— Нельзя ли побыстрее?! — раздался голос.

Продавщица между тем отвечала на просьбу старушки о перечислении имеющихся семян:

— Огурцы есть…

— Огурцы не нужны, огурцов у меня много…

— Вы бы, женщина, записывали дома, что вам нужно. Составили бы список… — советуют нетерпеливые за моей спиной.

Старушка стыдливо наклонила голову к прилавку:

— Я написала список, но дома оставила, — прошептала она тихо, так, что услышала одна я.

Между тем идея о списке развилась дальше.

— Я всегда так делаю, пишу дома, — раздался уже другой голос, поддерживающий первый. Обстановка накалялась.

Я обернулась к стоящим позади меня.

— Она написала список, — сказала я, — но забыла его дома.

Народ прекратил роптать. Задумался, как быть в таком случае. Очевидно стало, что решение проблемы не такое простое, как могло показаться с наскоку. Невысказанная мысль, что все такие будем, повисла над ящичками с семенами, навеяла грусть. Все замолчали, а продавщица считала на калькуляторе сумму для старушки.

Заплатив, покупательница не ушла, а стояла рядом, слушала, как я перечисляю, бойко так, что мне нужно:

— Кабачки «грибовские», огурцы ранние, укроп, петрушку, кинзу…

Народ меня слушал.

— А петрушку Вы купили? — обратился первый голос к старушке.

— Нет, забыла, — ответила та. В голосе слышалось отчаяние.

— Так покупайте, возьмите петрушку-то!

Я получила сдачу и выбралась из магазина. Уже сидя в автобусе, вспомнила, что забыла купить подсолнечник и кукурузу.

Превышение полномочий

В мае мы с Настей, моей девятилетней внучкой, поехали на словацкий курорт Тренчен. И пока мы три недели тихо-мирно отдыхали, Чехия ввела визовый режим для граждан России. Ввела с первого июня, а возвращались мы третьего. По территории Чехии надо было ехать всего час, но таможенный досмотр полагался, и мы в два часа непроглядной безлунной ночи остановились на какой-то станции, ждали таможенников. Вернее, ждала я, зевая, а Настя спала.

Какое-то шебаршение в душе моей из-за отсутствия визы происходило, но слабое, мы ехали домой, а когда вводили визовый режим, мы уже были в Словакии, и логично пропустить нас в Россию, гражданами которой мы являлись, а не возвращать назад.

В купе заглянули двое в форме, и я вышла в коридор, прикрыв слегка дверь, чтобы не разбудить внучку.