Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Но старший инспектор Бонишон напрасно удивлялся. Он не знал, что только к лейтенанту Бланше за последние два дня поступило восемь запросов от чинов вспомогательной полиции, и всё по тому же поводу: никто не хотел охранять Ван Цзинвэя, эту самую одиозную фигуру китайской политической жизни того периода. В директорате французской полиции не на шутку встревожились: если брожение умов среди чинов вспомогательной полиции не уляжется, самому существованию этого нужнейшего формирования создастся угроза: разойдутся добровольцы.

Назавтра старший инспектор Шарлё — пожилой человек, в очках больше похожий на лектора университета или бухгалтера солидного учреждения, чем на сотрудника полиции, — очень вежливо принял Гогу и, сразу взяв доверительный тон, но тщательно выбирая слова, разъяснил:

— Ваши чувства, мсье Горделов, делают вам честь. — (Гога вспомнил, что когда-то почти точно такие слова слышал от ректора.) — Поверьте, я сам их разделяю. Но вы упускаете из виду одно важное обстоятельство. Кому было бы выгодно, чтоб с лицом, о котором идет речь, что-нибудь случилось? Только тем, кому он намеревается служить. Они в таком случае получили бы возможность во всеуслышание, и при этом не без основания, заявить, что власти территории, на которой это произошло, не в состоянии обеспечить порядок и безопасность ее жителей. Тому, что следует за такими заявлениями, мы все являемся свидетелями. Конечно, у властей данной территории достанет мужества и решимости оказать сопротивление. Но предположим худшее: им удалось завладеть хотя бы на короткое время данной территорией. Что стало бы тогда с теми видными резидентами той же самой национальности, что и столь несимпатичная вам фигура, которых уже и вы и я считаем достойными защиты и покровительства?

Старший инспектор Шарлё тонко улыбнулся, этой улыбкой выражая уверенность, что имеет дело с человеком, способным понимать недосказанное. А Гога внутренне восхитился подобным умением сказать все, что надо, не произнеся ни одного слова, которое могло бы быть обращено во вред говорящему и той стороне, которую он представляет. «Вот что значит дипломатический язык! — подумал Гога с почтением. — Недаром его назначили иметь дело с прессой!»

Но я-то хорош! Простофиля, да и только. Мне все нужно черным по белому, а умения вникнуть в сложность ситуации, в переплетение противоречивых интересов — никакого. Да, кончить курс в университете — это еще только начало, отнюдь не конец. Хочешь что-то понимать, учись, учись и учись беспрерывно, слушай умных и опытных людей и, главное, не выноси скоропалительных решений.

— Вы поняли нашу позицию, мсье Горделов? — между тем спросил старший инспектор Шарлё, со всей присущей французу любезностью, которой он как бы расплачивался с Гогой за недостаток любезности со стороны Бланше.

— Вполне, мсье Шарлё.

Они обменялись дружеским рукопожатием.

Дежурство на участке Фош, так кстати пришедшееся на вечер того дня, когда Гога узнал о судьбе Чехословакии, действительно помогло ему немного отвлечься и вывело на некоторое время из состояния обостренной угнетенности. Он чувствовал себя кому-то нужным, он делал какое-то дело, совсем небольшое, но правое, и это смягчало душевную боль, вызванную сознанием своего бессилия перед совершающимся злом.

Зло побеждало, зло находилось в наступлении как здесь, на крайнем востоке Азии, так и в Европе. Его потоки перехлестывали непрочные барьеры справедливости и разума, а кое-где и крушили их. Однако там и здесь на пути этих потоков вставали разрозненные, но стойкие препятствия, которые если и не в состоянии были остановить злобный вал, все же не давали ему залить и покрыть окончательно всю поверхность жизни. Так прибой разбушевавшегося моря накатывает и заливает прибрежную полосу суши, но где-то в тылу его мутных валов торчат острые неподатливые кончики скал, напоминая, что и там есть земля, и что они только потому удерживаются, не сломленные стихией, что основа их глубоко ушла в твердую почву и подпирается ею.

Как-то в конторе Гогу вызвали к телефону.

— Я слушаю, — ответил он заинтересованно, полагая, что услышит голос Жаклин. Они не встречались уже две недели: крейсер «Коллеони» стоял на рейде, и Жаклин почти все время проводила с женихом.

— Мсье Горделов? — раздался далекий голос, явно принадлежавший китайцу.

— Да, это я, — ответил Гога разочарованно.

— С вами говорит ваш бывший коллега по университету. Помните, мы однажды долго беседовали ночью, во время дежурства в лазарете?

— Вэй Лихуан! Конечно, помню! Как живете? Где вы?

— Меня не было в городе, — ответил после небольшой паузы голос на том конце провода, и от Гоги не укрылось, что его собеседник чем-то смущен и не подтвердил, что, мол, да, это я, Вэй. Гога понял, что называть его имя не следовало.

— Как вы узнали мой служебный телефон? — спросил Гога и по тому, что с той стороны не ответили на вопрос, догадался, что совершил новую оплошность.

— Хотелось бы с вами встретиться, — говорил голос Вэя, — если, конечно, вы располагаете временем и у вас есть желание…

Вот эта сугубо деликатная, несколько витиеватая манера говорить и безуспешное стремление сухо, по-парижски, произносить букву «р» убедила Гогу, что все-таки с ним говорит Вэй.

— С удовольствием, — ответил Гога, гадая, зачем бы он мог понадобиться бывшему коллеге. — Заходите ко мне. Я живу…

— Я знаю, — быстро перебили его на том конце линии. Гога понял, что Вэю нежелательно, чтоб он называл свой адрес по телефону. — Сегодня в девять вечера не затруднит вас?

Дни стали уже заметно длиннее, стоял конец апреля, но в девять часов было уже совсем темно. Кое-что начинало проясняться для Гоги и, желая исправить свою первую ошибку, он громко, стараясь придать голосу беспечность и оживление так, как если бы речь шла о приятном времяпровождении, сказал:

— Хорошо. В девять часов в кафе «Мэйфляуэр».

Теперь удивились на том конце линии. Там помолчали и повторили с сомнением:

— В кафе «Мэйфляуэр»?…

— Да нет же, нет, — с досадой на непонятливость собеседника ответил Гога.

— Я понял вас. Я буду против гаража ровно в девять, — ответил Вэй. — Всего хорошего.

Гога жил как раз напротив прокатного гаража такси фирмы «Джонсон», и он понял, что ждать Вэя нужно дома.

Гога положил трубку и усмехнулся: конспираторы мы с ним никчемные и если нас слушал профессионал, он, конечно, все понял. Но почти невероятно, чтоб телефон у «Дюбуа и К°» прослушивался. Скорее всего Вэй не хотел, чтоб мои сослуживцы-китайцы знали о нашей встрече. А случайного человека, слышавшего наш разговор, мы наверняка запутали.