Леван Хаиндрава - Очарованная даль

И вот вчера ночью она сама все это враз осквернила, и озорная, но чистая девочка, еще жившая в дремлющих воспоминаниях, утонула, растаяла, растворилась в слишком хорошо изведанном настоящем. Осталась только та Женя Морозова, которая из соображений коммерческого успеха своих танцев превратилась в какую-то нелепую Дженни Фрост, а если бы потребовалось, то и еще какое-нибудь экзотическое имя приняла бы. Ведь уговаривал же ее Родригес переменить для Шанхая псевдоним на Мерседес Гальего, и она всерьез раздумывала над этим.

— Так ты сойдешь за чистокровную аргентинку! — убеждал Мануэль.

А зачем ей быть аргентинкой? Чтобы убедительнее выглядело в ее исполнении танго, главный успех которого прямо пропорционален высоте разреза на платье?

Была еще одна тема в тот день, которую, как она ни гнала, все время упорно возвращалась: брат Валентин.

Как он отговаривал ее звонить Гоге и благодарить за оказанное ему гостеприимство. Она сразу догадалась, почему Валентин не хочет возобновления ее знакомства с Гогой, но тогда ее это лишь забавляло: какую опасность мог представлять для нее мальчик, с которым они во время оно катались на качелях на даче?

Но мальчик неизбежно превращается в мужчину, это так естественно, а вот же не приходило в голову!

Тень Валентина вставала над Женей. Она почти воочию видела его, и глаза его смотрели на нее так, как когда-то в Харбине, когда он узнал о ее отношениях с Гартвигом и, взбешенный, прибежав домой, чуть не с кулаками набросился на нее. Слава богу, что хоть о Перове он так ничего и не узнал.

Приедет он в отпуск, и как она встретит его? Удастся ли скрыть то, что произошло? Он стал таким проницательным последнее время.

А что делать с Гогой? Вот он прислал цветы. Надо признать, что подбор удачен, вкус у него есть, хотя пунцовые розы слишком уж в лоб. Надо бы позвонить, поблагодарить, простая вежливость того требует. Но ч т о и к а к говорить? Какой тон взять? Разговаривать, будто ничего не произошло? Фальшь! А Женя больше всего на свете ненавидела фальшь. Из-за этого в разговорах она иногда бывала циничной, в поведении рискованно-свободной. Разговаривать нежно, интимно? Да, моментами ей хотелось именно этого, потому что именно такие чувства владели ею, когда удавалось забыть, вернее вытеснить из сознания, кто он, что собой олицетворяет. Но тогда она даст ему повод, нет, даже не повод — право на себя, признает его победителем в извечном поединке между мужчиной и женщиной. А она этого не хочет. Точнее было бы сказать: она убеждала себя, что не хочет. Мало того, она говорила себе, и даже моментами верила, что э т о не должно повториться. Произошел срыв, тут уж ничего не поправишь, но больше — никогда… Надо вернуть все к тем отношениям, которые существовали до вчерашнего злосчастного вечера… Но почему злосчастного? Не фальшивь, Женька! Что ты врешь себе? До ночи, принесшей тебе такую радость, такое наслаждение…

И все же не надо, чтоб э т о повторялось. Может быть, удастся вновь вызвать к жизни то сокровенное и неприкасаемое, что таилось на дне все эти годы. Но для чего? Чтоб оно вновь погрузилось на дно? Удастся ли? Раз всплыв, оно должно остаться здесь, под солнцем и на свету. Ведь заброшенный пруд покрывается иногда кугой и плесенью, превращаясь в гнилое, затхлое болото, но бывает, что такой же пруд прорастает, непонятно, по чьему произволу, нежными цветами лотоса, прилетают белоснежные лебеди, и в этом зачарованном озере люди мечтают найти чашу святого Грааля.

Да, но для этого необходимо, чтобы на дне такого озера бил кристально чистый ключ, а не расстилался холодный и вязкий ил. Надо, чтобы Гога понял всё и, поняв, тут же все и забыл, навсегда. Вот это был бы тот живительный источник, который не даст возникнуть болотистой трясине, а превратит душу в зачарованное озеро.

Но способен ли на такое Гога? Да и можно ли от него этого требовать? Кто я ему? Случайная любовница, которых у него, судя по многим признакам, было немало. К тому же старше его чуть ли не на пять лет. И ведь у него мать.

Женя вспомнила, что в Харбине Вера Александровна Горделова считалась дамой надменной, весьма разборчивой в знакомствах. Конечно, харбинская эпоха канула в Лету. Здесь Шанхай — город с иными мерками, другими критериями. Горделовы разорились, мать Гоги овдовела, но все равно что-то же в ней осталось от прежнего польского гонора.

«И чего ты расфантазировалась, Женька? — вдруг резко и насмешливо оборвала она самое себя. — Он что, предложение тебе сделал? Разве э т о в первый раз с тобой случилось? Чего ж философию разводить? Он тебе понравился? Понравился. Ну и прекрасно. Значит, время не пропало даром. Можно и дальше встречаться так же, не давая ему слишком много прав на себя, не предоставляя монополии. Вот это и будет второй вариант: никаких лебедей и лотосов, никакого волшебного озера. Таких озер вообще не существует. А чашу святого Грааля, если она и существовала когда-либо, давно затянуло илом. Жить надо, как живется: ни шатко ни валко. Главное, чтоб не скучно. И надо позвонить ему сейчас же. Он славный мальчик. Пусть пригласит сегодня куда-нибудь поужинать, а потом можно привести его к себе.

Но уже взявшись за телефонную трубку, Женя положила ее обратно на рычаг. Как говорить с Гогой, она так и не решила.

Всё! Больше никаких размышлений. За текущие дела! Что там предстояло сегодня? Во-первых, на примерку к портнихе. Во-вторых, позвонить Мануэлю: что нового с Макао? Это был бы лучший выход. Уехать на полгода, а может быть, и дольше — и делу конец. Потом надо зайти сегодня к Тоньке в салон. Этот вариант не стоит полностью отбрасывать. Салон — тоже озеро, правда не волшебное, но все же и не гнилое. А вечером — к маме. Я уже три дня ее не видела. Надо подбросить ей денег. Молодец Валька, что выписал ее из Харбина, она, бедная, там отчаянно тосковала. И теперь тоскует по Вальке, но как было ему отказаться от такого места? Хорошо, еще не догадался, что это я через Барноа его туда устроила, а то ни за что бы не принял предложения. У него болезненное самолюбие… Надо, непременно надо, чтоб он ничего не узнал о Гоге.

Мысли Жени вновь обратились к минувшей ночи, но она не дала себе углубиться в размышления, подобные тем, от которых так удачно удалось отделаться. О т о м, думай не думай, все равно ничего не придумаешь. Да и ни к чему. А причина позвонить есть, и разговор будет ясный, жесткий и короткий: мы остаемся знакомыми, просто знакомыми, и больше ничего. Не согласится — пусть идет на все четыре стороны. Жила до сих пор без него, прекрасно проживу и дальше.

Но говоря себе это, Женя чувствовала, что так поступить будет трудно. Было что-то в Гоге Горделове, чего не было в прежних ее мужчинах: какая-то внутренняя цельность чувств и нежное, бережное отношение к ней даже в такие моменты, когда мужчина бывает груб, вульгарен или циничен.