Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Женя наконец позвонила, и встретиться договорились в тот же вечер. Не без волнения положил Гога тысячу долларов в конверт, проверил, хорошо ли застегнута пуговица внутреннего кармана пиджака, и поехал к ней.

Женя приняла его приветливо, но первые минуты держалась скованно, как, впрочем, и Гога. Но прошло полчаса, ледовая корочка растаяла. И все же в поведении и разговоре Жени чувствовалась какая-то недоговоренность. Гога же, которому предстояло сегодня скрыть такое важное обстоятельство, как потеря работы, наоборот, старался держаться непринужденно.

Последние три из посланных им небольших корзин — он посылал их и в те дни, что они не виделись, — с еще неувядшими розами и гвоздиками стояли в разных местах комнаты. Это с удовлетворением отметил про себя Гога. Перехватив его взгляд, Женя сказала:

— Зачем ты тратишь столько денег на цветы, Гога? Ведь они от «Блюэ», там страшно дорого. — В ее тоне слышались какие-то нотки, которых Гога прежде не улавливал. Он старался понять, что они означают.

За время близости с Женей Гога потратил по своим возможностям немало, но она никогда не останавливала его, не призывала к экономии, и отнюдь не потому что, как многие женщины в Шанхае, считала для себя лестной подобную расточительность кавалеров, а потому, что вообще не умела вести счет деньгам, собственным тоже. Если бы когда-нибудь в ресторане Гога сказал ей, что у него нечем заплатить, она спокойно полезла бы в сумочку и расплатилась своими. Но, конечно, этого никогда не было.

Сейчас, в ответ на Женины слова, Гога только небрежно рукой махнул: стоит ли, мол, говорить о таких пустяках?

— Ты лучше скажи, почему ты так долго не звонила? — спросил он, стараясь, чтоб его улыбка выглядела как можно более естественной. — Почти две недели прошло. Тебе не стыдно?

— Я звонила, — неожиданно ответила Женя, внимательно посмотрев ему прямо в глаза. — Я звонила первый раз… дай вспомнить. Да, во вторник. В прошлый вторник. Тебя не было на месте. Потом позвонила в четверг, и мне сказали, что ты там больше не работаешь…

Гога густо покраснел: вот тебе и утаил новость! Как он сразу не подумал, что она ведь всегда звонила ему на работу и лишь в крайнем случае — домой. А сегодняшний утренний звонок был именно домой.

— В чем дело, Гога? Тебя уволили? Почему ты это скрыл от меня?

— Я не скрывал, Женечка. Просто мы говорили о другом. Я бы сказал… потом.

Женя с сомнением покачала головой.

— Что случилось? — голос ее звучал озабоченно и сочувственно.

— Ну что… Сокращение штатов. Двенадцать человек уволили. Ты же понимаешь, какое теперь положение у французов…

Жене очень хотелось сказать: «И не пожалели тебя, как видишь. А ты так переживаешь за них», — но не хотелось ранить чувства Гоги. Она ведь так соскучилась по нему, а ей предстояло сообщить то, что огорчало ее самое и очень опечалит его. И потому она спросила только:

— Что ты думаешь делать?

— Кое-что есть на примете, — стараясь не встречаться с ней взглядом, ответил Гога. — Мне дали большое выходное пособие.

И решив, что раз уж зашла о том речь, лучшего момента сегодня может и не представиться, заговорил так беспечно, как только умел:

— Мы с тобой должны сегодня как следует отметить наше… — на языке было «примирение», но в последний момент он выразился иначе, — нашу встречу. Пойдем поужинаем в «Ренессансе» или куда хочешь.

Эта фраза пришла к нему внезапно, и он использовал ее как переход к главному.

— Кстати, Женечка, я сейчас при деньгах и могу тебе дать то, что нужно для Тони. Тысячи долларов хватит?

С этими словами, стараясь действовать небрежно, он полез в карман пиджака (проклятая пуговица, как нарочно, сразу не расстегнулась, что вызвало томительную задержку) и, делая невероятные усилия, чтоб подавить смущение, положил конверт на курительный столик.

Реакция Жени не была бурно отрицательной, чего больше всего опасался Гога. В первый момент она даже подумала: «Вот он, мой шанс. Боже мой, как много иногда зависит от столь малого!»

Но тут же она вспомнила о том, что Гога без работы, и как бы он ни бодрился, а найти новую сейчас ему будет очень трудно. Особенно с его характером, который она достаточно изучила за эти месяцы.

Женя снова пытливо посмотрела на Гогу, стараясь поймать его взгляд, но он этого упорно избегал.

Женя медленно покачала головой.

— Спасибо тебе, Гога, милый, но я не могу принять эти деньги.

— Но почему же? Это заимообразно, — выговорил Гога заранее приготовленную фразу. — Отдашь, когда сможешь. Можно по частям, так даже лучше. А то у меня все равно они разойдутся без всякого толку.

Женя слушала, и ей очень хотелось верить, но верить было бы наивно: она достаточно хорошо знала жизнь.

— Спасибо, дорогой мой, — сказала она так нежно, как никогда еще не говорила ни с кем, и Гога понял, что больше настаивать не стоит.

Женя пересела к нему на колени и, обхватив его голову, прижала к своей груди.

В другое время Гога не остался бы пассивным. Но сейчас между ними возникло нечто более высокое, чем естественное влечение мужчины и женщины, и это новое чувство нельзя было низводить до обычной близости.

И он только взял ее руку с длинными, тонкими пальцами, перевернул ладонью кверху и молча прижал к своим губам.

Уехала Женя.

В последние дни они почти не разлучались. Гога сопровождал ее повсюду, где ей надо было побывать перед отъездом, главным образом — в магазинах, в которых она совершала обычные, связанные с поездкой и переменой местожительства женские покупки. И как Гога ни старался, ни разу она не дала ему заплатить за себя.

В последний вечер Гога надел ей на палец золотое колечко с небольшим изумрудом — недорогое, но изящное. И хотя Женя все время твердила, что Гоге нельзя теперь тратиться, доказывала, что найти приличную работу нелегко и потому следует быть очень экономным, она не стала упрекать его за этот расход и приняла подарок беспрекословно и с благодарностью. Она понимала Гогу, потому что сама испытывала те же чувства.

На прощанье, уже на пристани, она ему сказала:

— Ты не очень жди меня, Гога. Не считай себя связанным. Восемь месяцев — большой срок для человеческой жизни. Многое может случиться, а хорошее — случается редко. Живи, как живется. Я буду помнить тебя, но я ничего тебе не обещаю. Слишком поздно мы встретились.

Пароход медленно отвалил. Это было довольно неказистое грузо-пассажирское судно каботажного плаванья, которому требовалось трое суток, чтоб доползти до Макао. На корме — для сведения японских подводных лодок — развевался огромный британский флаг.

Женя долго стояла у борта, улыбалась через силу и время от времени махала рукой. Родригес деликатно держался подальше, и Гога был благодарен ему за это.