Леван Хаиндрава - Очарованная даль

На первых порах своей жизни в Шанхае Гога довольствовался обществом Коки и его друзей, из которых самым близким был Сергей Игнатьев. Человек простой, доверчивый и жизнерадостный, он работал старшим механиком в Шанхайской телефонной компании, принадлежащей англичанам, получал хорошее жалованье и жил бесхитростно и приятно, не ломая себе голову над высокими материями.

Игнатьевы занимали большую квартиру в самом центре Французской концессии. Комнаты на верхних этажах Дарья Степановна — мать Сергея — сдавала, а из двух спален на втором этаже одну занимала вместе с младшей дочерью, вторую отвела старшей — Зое. Сергей жил в небольшой комнате, примыкавшей к столовой. Первый этаж его вполне устраивал, потому что он часто возвращался домой поздно и не всегда один.

Старшая из сестер Игнатьевых, Зоя, была эстрадной танцовщицей и вела свободный образ жизни, младшая же, Клава, только в прошлом году окончившая колледж, пока нигде не работала, так как хотела непременно устроиться в какую-нибудь иностранную фирму секретаршей управляющего — место очень хорошо оплачиваемое.

Еще одна сестра — Валентина — самая старшая из детей Дарьи Семеновны, с мужем — состоятельным пожилым американцем, жила в Ханькоу и в Шанхае появлялась лишь наездами. Зятю и был обязан Сергей своим удачным устройством, на него же возлагала свои надежды и Клава.

Игнатьевы стали первыми шанхайскими знакомыми Гоги, их дом — первым, где он стал бывать. Гога понимал, что это не тот круг, который бы одобрила Вера Александровна, но она осталась в Харбине, а рядом находился Кока, считавшийся у Игнатьевых своим человеком. За ним поневоле тянулся и Гога — куда же деться долгими зимними вечерами? А у Игнатьевых всегда весело, всегда полно молодежи — Клавиных подруг и кавалеров. Дарья Семеновна, сама в прошлом актриса, была радушна и терпима к молодежи, старалась не мешать ей, и в доме царила свободная от многих условностей атмосфера флирта и легких, скоротечных влюбленностей. Для Гоги главной приманкой в доме служила старшая сестра Зоя, чему он вначале сам немало удивлялся. Он всегда считал, что ему нравятся блондинки, а тут смуглая, черноволосая Зоя с экзотической внешностью — прямым, но довольно широким как у таитянки носом, большим, плотоядного рисунка ртом и удлиненными к вискам глазами неожиданного для ее типа светло-серого цвета. А в глазах этих — очень выразительных и откровенных — то насмешка, то вызов, а иногда такое равнодушие, что даже не уверен бываешь, замечают ли они тебя. И каким смешным и жалким тогда кажешься себе, со своими нескромными, но неотвязными мыслями. Кто ты такой? Студент, которому еще учиться и учиться, без положения в обществе, без денег. А Гога уже начинал понимать, что в Шанхае деньги решают все. В Харбине так не было. Вот ведь не принимали в харбинские клубы миллионеров Карасевича и Булаева. Про первого ходили мрачные слухи, что начало своему богатству он положил ограблением и убийством купца, второй слыл безжалостным ростовщиком, владельцем ломбардов. А здесь, в Шанхае, целые династии богачей занимались ввозом опиума и других наркотиков, то есть, по существу, нажили свои миллионы на отравлении китайского народа, а им всюду почет. Один даже носит звание сэра, хотя британцем не является.

И, думая обо всем этом, Гога проникался гордостью за свой родной город и за то, что положение его отца, хотя был он состоятельным человеком, зиждилось отнюдь не на богатстве.

Но от всего этого сейчас ему легче не становилось. Здесь он бедный студент и мог лишь мечтать о Зое. У Игнатьевых часто танцевали под электролу или под радио, но Зоя не бывала вечерами дома.

— Приезжайте как-нибудь к нам в «Лидо». Посмотрите мой номер, — сказала она Гоге. — Я два раза выступаю, а в перерыве посижу с вами. Потом домой меня отвезете.

Гога вспыхнул и пробормотал в ответ что-то невразумительное и лишь с горечью посмотрел ей вслед, когда она, подгримированная, ослепительная, в меховой шубке и газовом платке, накинутом на голову, потянув за собою волну надушенного воздуха, прошла через переднюю, распахнула входную дверь и небрежно уселась в поджидавшую ее коляску рикши, которому платила помесячно.

«Лидо»! Как легко она произнесла: «К нам в «Лидо»!» Шутка сказать, там только за вход надо заплатить два доллара, да и пиво или оранжад ведь не закажешь. Надо брать дорогой напиток, скажем коньяк, который здесь почему-то называют брэнди. Тут и десяткой не обойдешься. Может быть, рискнуть? На чем бы сэкономить?

Гога задумался, и моментально заработало воображение. Вот он, элегантный, в строгом смокинге, входит с Кокой (с кем же еще?) в роскошный зал «Лидо». Бой № 1, или нет, лучше уж сам метрдотель-француз проводит его за один из самых удобных столиков, почтительно пододвигая стул.

— Что будете пить, сэр? Виски, брэнди, джин?

— Я, пожалуй, брэнди выпью сегодня, — отвечает в раздумье Гога. — Но только «Хэнесси». У вас есть?

— Конечно, конечно, конечно, — услужливо кивает француз. По правде говоря, Гога не знает, кто именно работает метрдотелем в «Лидо», но ему кажется, что эту должность в лучших местах должны занимать непременно французы.

— Настоящий? — строго спрашивает Гога.

— Помилуйте, для вас мы бы из-под земли достали! — всплескивает руками метрдотель.

Гога сидит, потягивает коньяк с лимонадом, лениво перебрасываясь короткими репликами с Кокой. Кругом немало красивых женщин, но они мало интересуют его. Наконец резкое форте оркестра на одной ноте возвещает выход Зои. В меняющем свои краски луче прожектора появляется она — высокая, безупречно сложенная — и под мяукающие звуки гавайской гитары танцует хулу-хулу. Стройные, длинные ноги — то одна, то другая выступают из-под пучков сухой травы, составляющих юбку, опущенную на самые бедра. Под ожерельем из экзотических цветов тяжело колышется грудь, не прикрытая больше ничем. Все мужчины в зале замирают от восхищения, но Зоя улыбается только Гоге, а он сидит, спокойный, даже равнодушный, и лишь чуть заметно делает легкий знак рукой — жест, понятный лишь им двоим.

Окончив свой номер под аплодисменты публики, Зоя возвращается в свою артистическую уборную и там на туалетном столике находит небольшой букет пунцовых гвоздик пополам с чайными розами, а в букете флакон французских духов. Записки или визитной карточки нет, но Зоя знает, от кого этот милый знак внимания… Спустя некоторое время она вновь появляется в зале, теперь уже в строгом, закрытом платье. Не обращая ни малейшего внимания на восторженные взгляды мужчин, она проходит к столику, где ей навстречу поднимается высокий юноша с черными усиками, как у Кларка Гэйбла. Гога заказывает два хай-бола (что такое хай-бол, Гога не знает, он его никогда не пил, но звучит это название красиво), они выпивают по бокалу, немного танцуют, и потом в собственном спортивном «бьюике» он увозит ее к себе…