Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Из Харбина приехал чудо-мальчик — семнадцатилетний Андрей Шиляев, обладавший феноменальным по силе ударом обеих рук. Русские любители бокса, а их тоже было немало, ликовали: Шиляев сокрушал одного соперника за другим.

Но спортивная жизнь города со всеми ее бурными проявлениями все же была более благополучной, чем жизнь политическая. В Шанхае усилили активность террористы. Патриотически настроенные китайцы расправлялись с предателями, пошедшими на службу к японцам, а те, в свою очередь вербуя разных подонков и уголовников (китайцев и корейцев), развернули террор против китайских деятелей, сохранявших верность своему правительству. Но иностранцев эта яростная борьба затрагивала только по касательной, и европейский островок Шанхая — небольшой, но активный и шумный — жил своей жизнью, столь же недоступной и неприемлемой для основной массы населения, сколь непонятна и неинтересна была жизнь коренного населения для непрошеных и бесцеремонных пришельцев.

Общественная жизнь иностранной колонии била ключом, но состояла она из приемов в дипломатических представительствах, балов в лучших клубах города: Французском спортивном, британском Загородном, Шанхайском клубе, известном тем, что его хозяева-американцы, падкие до всевозможных рекордов, оборудовали там самый длинный бар в мире, чем и гордились. Более скромное Русское общественное собрание тоже старалось не отстать от других, и танцы по вторникам и субботам привлекали много народу, хотя автомобилей у подъезда стояло не в пример меньше.

И в частных резиденциях состоятельных жителей приемы и вечера следовали один за другим. На один такой великосветский вечер попал и Гога.

Генеральный директор «Дюбуа и К°» имел обыкновение на Рождество устраивать большой прием, на который приглашал весь европейский персонал своей фирмы. Это не было в традициях города, но мсье Ледюк, выбившийся из низов, слыл в обществе и сам считал себя социалистом и принципиальным противником британского снобизма. Он упорно придерживался раз заведенного обычая, превратив его в традицию.

Получив приглашение, Гога был польщен, но и ввергнут в немалое затруднение. От сослуживцев он знал, что на рождественском приеме у Ледюков следует непременно быть в вечернем костюме, а смокингом он еще обзавестись не успел. До приема оставалось десять дней — срок вполне достаточный, чтоб портной успел выполнить заказ, да расход был непредвиденный. Хороший смокинг обойдется в сто китайских долларов — около трети того, что получал Гога в месяц. Выход был найден в том, что портной согласился на рассрочку платежа и выдал смокинг по уплате четверти суммы.

Гога с нетерпением ждал приема. Помимо лестности самого приглашения была для него еще одна приманка — дочь мсье Ледюка Жаклин.

Он как-то видел ее вместе с отцом. Жаклин была хороша собой — высокая, стройная, с льняными волосами до плеч, очень заметная среди черноволосой шанхайской толпы, состоявшей почти сплошь из людей желтой расы. Сослуживец Гоги — молодой Гриньон, славный малый, острый на язык, как многие французы, человек, знавший все и обо всех, говорил о Жаклин с двусмысленной улыбкой, хотя и в осторожных выражениях.

— Скажи ей, что ты князь, она не устоит. Грузинский князь — это произведет впечатление. Жаклин обожает экзотику и, как всякая простолюдинка, падка до титулов.

Гога, слушая приятеля, улыбался, но скептически качал головой. Ему ненавистна была всякая хлестаковщина, даже если б такой ценой удалось добиться благосклонности столь привлекательной девушки. Видя, что Гога не склонен следовать его совету, Гриньон сказал:

— Тогда я сам скажу ей. Так даже лучше будет.

— Да не надо. Что ты, Ксавье!

Разговор на том закончился, и Гога о нем тут же забыл.

…Со смешанными чувствами ехал Гога в назначенный день к Ледюкам. Ради такого случая он не поскупился на такси: как подъедешь к роскошной резиденции на рикше, когда другие будут в собственных лимузинах? Противоречивые же чувства вызывались тем обстоятельством, что ему еще не доводилось бывать на подобных приемах, и он не знал, как они проходят. Почти все гости ему незнакомы, люди совершенно иного круга, иных интересов и материальных возможностей. Не будут ли на него смотреть свысока?

Но все обошлось благополучно. Одет был Гога не хуже других, а на лбу у него не было написано, что он тут, пожалуй, беднее всех.

У входа в большую гостиную, скорее — даже зал, мадам и мсье Ледюк ласково, как, впрочем, и других гостей, приветствовали Гогу, чокнулись с ним, но коктейль лишь пригубили. Мадам Ледюк, такая же высокая и белокурая, как дочь (она была шведка), блистая обнаженными плечами, бриллиантовым колье и обворожительной улыбкой, передала Гогу попечению дочери и тут же, забыв о нем, повернулась к пожилой супружеской паре, с которой уже вел беседу ее муж.

— Пойдемте выпьем шампанского для знакомства, — заговорила очень мило и просто Жаклин. Гога был выше среднего роста, а Жаклин, правда на высоких каблуках, была не ниже его, и это Гогу немного коробило.

Но Жаклин взяла его под руку, как старого знакомого, и провела в следующую комнату, несколько меньших размеров, где сбоку стоял длинный стол, уставленный закусками и напитками. Слуга-китаец в белой ливрее налил им по бокалу из бутылки, стоявшей в серебряном ведерке со льдом.

— Это «Вдова Клико», — объяснила Жаклин. — Или вы, может быть, предпочитаете «Луи Редерер»?

Гога понятия не имел, какую марку он предпочитает, — шампанское ему довелось пить всего несколько раз в жизни и всегда на встрече Нового года, и тогда, конечно, он не обращал внимания, какой фирмы напиток ему подали. Но чтобы не показать виду, что он профан, Гога ответил уверенно, хотя и маловразумительно:

— Нет, почему же?

— À votre santé! [69] — За ваше здоровье! (франц.) — провозгласила Жаклин, глядя прямо в глаза Гоге.

— À la vôtre! [70] — За ваше! (франц.) — ответил Гога, встречая ее взгляд и пытаясь определить, прав ли Гриньон в своих намеках на ее поведение.

При близком рассмотрении Жаклин оказалась не такой красивой, как на расстоянии — прямой нос ее был несколько коротковат и широк, рот — большой (впрочем, Гоге нравились такие) и грубоватых линий, но глаза — ангельски голубые и наивные — смягчали общее впечатление и делали все лицо в целом весьма привлекательным. На ней был туалет из изумрудно-зеленого бархата с толстым золотым кушаком, оставлявший плечи и часть спины открытыми, и вокруг шеи три раза обмотана нитка жемчуга. В общем, первое впечатление от Жаклин подтверждалось — она весьма эффектна, ее невозможно не заметить в любом обществе.

— Выпьем еще? — осушив свой бокал, спросила Жаклин явно только из вежливости, но Гога, неожиданно почувствовавший себя раскрепощенным, ответил весело: