Леван Хаиндрава - Очарованная даль

И, желая все превратить в шутку, Гога отвесил галантный поклон.

— Это вы, вы — принц. А я Золушка. — И, меняя тон, тут же решила: — Так едем!

Но как ни взбалмошна была Жаклин, у нее все же сохранялся здравый смысл, присущий француженкам. Она добавила:

— Мы выйдем не с парадного входа, там нас могут заметить. Идите сюда!

Она провела его через третью комнату, и, пройдя в занавешенную портьерой дверь, они оказались во внутреннем коридоре, выводившем на узкую лестницу. Ступеньки поскрипывали под ногами, когда они поднимались. У Гоги сильно стучало сердце и было такое ощущение, будто он без спросу забрался в чужую квартиру и рискует напороться на хозяев.

— Вот мое логово! — объявила Жаклин, вводя Гогу в очень уютную комнату, обставленную не то под будуар, не то под интимную гостиную. В открытую дверь в противоположной стене была видна другая комната — вроде кабинета. Дверь налево вела, видимо, в спальную и ванную. «Ничего себе! — не без зависти, правда, беззлобной, подумал Гога. — Одна в трех комнатах!»

— Вы здесь подождите! — между тем скомандовала Жаклин. — Я переоденусь. Терпеть не могу тяжелых тканей. Это мама заставила меня сшить. Говорит, бархат в этом сезоне в моде. А по-моему модно то, что идет. Верно?

У Гоги на сей счет не было своего мнения, и он, на всякий случай, кивнул в знак согласия, но потом все же нашел нужным добавить:

— Но вам это платье очень идет.

— Оно вам нравится потому, что оставляет плечи и спину открытыми. Я знаю, мужчины любят обнаженное женское тело.

— А как же иначе! — непроизвольно вырвалось у Гоги с такой непосредственностью, что Жаклин расхохоталась. Она посмотрела ему прямо в глаза, как бы говоря: «Я знаю, что у тебя на уме, но не сержусь». Гога так и понял этот взгляд и потому, вспомнив эпизод, когда они столкнулись в дверях, сказал, пытаясь непринужденно улыбаться, но с трудом превозмогая неуверенность:

— За вами остался должок. Я бы хотел его сейчас получить.

Жаклин снова посмотрела ему в глаза, уже совсем откровенно, потом шаловливо улыбнулась и спросила:

— Именно сейчас? Потому что руки свободны?

«Ну и язычок!» — подумал Гога. Он шагнул к ней, обнял и поцеловал прямо в губы. Жаклин ответила ему, и поцелуй получился долгим и волнующим. Под рукой у него была голая спина девушки — нежное, надушенное тело, прохладное и гладкое, как атлас. Божественное ощущение, с которым невозможно было расстаться.

Жаклин первая взяла себя в руки. Упершись обеими ладонями ему в грудь, она мягко, но решительно отстранилась.

— Хватит! Хорошего понемножку!

Гога, не владея собой, сделал движение, чтоб снова ее обнять, но она гибко увернулась.

— No, no, no! Нельзя! — совсем не сердито говорила Жаклин, отступая. Она продолжала улыбаться, пристально глядя на Гогу своими потемневшими глазами. — Сюда в любой момент могут подняться. Глэдис и Моник оставили свои пальто у меня.

— Ну еще один раз! — словно ребенок, выпрашивающий новую конфетку, бормотал Гога, надвигаясь на нее.

— Не сейчас. Не здесь, — улыбалась Жаклин и пятилась к спальне. — Будьте пай-мальчиком. Садитесь вон там и подождите. Я пять минут, не больше.

Пришлось Гоге повиноваться. Он сделал два шага в сторону и уселся в кресло. Жаклин скрылась в спальне, но дверь за собой не притворила.

«Что она, нарочно меня дразнит? Проверяет мою выдержку? Подстрекает?» Из спальни слышались легкие шаги Жаклин, шуршание ткани, шелест, позвякивание флаконов, шипение пульверизатора. Нервы Гоги были напряжены.

Встать, войти в спальню и сделать то, на что она дала ему право, оставив дверь открытой? Допустимо ли такое? Совсем недавно, в примерно схожей ситуации с Биби, Гога не поколебался — вошел. Потом Биби сама говорила, смеясь: «И правильно сделал! Мужчина не должен быть размазней». Но то Биби, опытная женщина, прекрасно понимающая, что делает, и делающая то, чего хочет. И потом Биби, при всей симпатии, которую она внушает к себе как человек, все-таки дама полусвета. А здесь девушка из высшего общества, совсем юная, не знающая многих сторон жизни… Впрочем, это последнее — сомнительно. Уже то, к а к она целуется, говорит обратное.

Жаклин действительно не заставила себя ждать. Она вышла из спальни освеженная, заново расчесавшая свои блестящие, мягко стелющиеся по плечам льняные волосы, сияющая невинной улыбкой, будто ничего и не произошло.

Неожиданным оказался ее туалет: на ней был изящный китайский халат из серебристой, с крупными черными цветами парчи кантонского покроя — то есть совершенно закрытый и даже со стоячим воротничком на два пальца, но подчеркнуто облегающий фигуру, выявляя и округлость бедер, и гибкость стана, и, благодаря разрезу сбоку, открывающий ногу выше колена. Жаклин выглядела необычайно стройной и грациозной в этом наряде.

Гога от восхищения слова не мог вымолвить, а Жаклин смотрела на него победительно и слегка насмешливо. Так всегда смотрит красивая, но по молодости лет еще не привыкшая к своему успеху женщина.

— Вот я и готова… — произнесла она, как бы не замечая произведенного впечатления.

— Как вам идет… — обрел наконец дар речи Гога. — Я не представлял себе, что блондинка может так выглядеть в китайском халате.

— Я его нарочно надела, чтобы вас не смущать, — кокетливо откликнулась Жаклин. — А то открытые плечи мешали вам сохранять самообладание.

Из дому, с какого-то бокового подъезда, удалось выскользнуть незамеченными.

— Куда поедем? — спросил Гога, останавливая проезжавшую мимо машину.

— К «Фаррену», — ответила Жаклин.

— К «Фаррену», — приказал Гога шоферу. Называть улицу не приходилось, это был один из самых популярных и дорогих ночных клубов города.

В такси они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Гога обнял Жаклин за плечи и потянулся было поцеловать, но она мягко отстранилась:

— Не надо, George, вы мне помнете халат. А я хочу быть красивой сегодня. Я ведь с князем!

«Опять этот prince!» — с досадой подумал Гога. Ей не я нравлюсь, ей титул нравится. Что за вздорная девчонка: ведь ясно же сказал, что никакой я не князь! Но на этот раз Гога счел за благо промолчать, чтоб не вносить расхолаживающей ноты в их отношения. Жаклин нравилась ему все больше и больше, и, как всегда в подобных случаях, Гоге не хотелось думать ни о ее чересчур уж свободном поведении, ни о нравах ее семьи, если то, что говорила Жаклин об отце и матери, соответствовало действительности.

У «Фаррена» народу было полно. Рождественский вечер иностранцы в Шанхае проводили в местах развлечений. Обычай этот казался Гоге странным, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, а канун своего Рождества Гога проводил совсем иначе.

— Сейчас я вам найду столик! — предупредительно обратился к вошедшим метрдотель. — Будьте добры, присядьте пока здесь.