Александр Дюдин - Сестры

Сергей задумался, вспоминая субботник перед маем. Утро тогда, как подарок природы, было прозрачным и ясным. Солнце сыпалось в воздухе миллиардами искр. Кружились, танцуя на одной ножке, на легком ветерке атласные, клейкие молодые листочки кое-где принявшихся, посаженных в прошлом году топольков, отливая лимонной желтизной. Прохладный воздух был вкусен и чист. Сергей вошел в поток радостно спешащих людей. Вот пожилая женщина с саженцами озабоченно бежит к автобусу. Другие сыплются из него с лопатами, обмотанными белыми тряпками, звеня ведрами, сверкая улыбками. Весь город вышел на улицы. На двенадцать километров растянулись беспрерывной живой полосой, словно муравьи на дорожке, копошащиеся люди. Каждые шестьдесят-сто метров лежали кучки черной земли с прикопанными деревцами. Охваченный общим энтузиазмом, Сергей взял лопату и тоже начал копать лунку. Откуда-то подскочил паренек, встал напротив него и мотал лопату под ногой из стороны в сторону, с усилием преодолевая сухую плотную землю. Звонко смеясь, переговариваясь, подбежали девчата, волоча в рогоже землю, оставили ее около них. Побежали к саженцам. Сергей, высоко поднимая лопату, рубил дно ямы, рыхлил землю в лунке. Паренек сыпал чернозем из рогожки.

– Теперь мы сами справимся, – блестя белыми зубами, заявила небольшого росточка веснушчатая девчушка, держа в руках тоненький тополек. Подружка ее, опустившись на колени, расправляла нежные белые ниточки корней.

– Надя, главное, чтоб корешки кончиками вниз были, чтоб росли в землю, к влаге. Если загнутся кверху, вылезут наружу, к сухой земле, деревце засохнет.

– Помню, знаю! – отвечала та, углубляя пальцами каждый корешок. – Из открытых окон домов тянулись шланги. Девчата рядом наливали в лунку воду.

– Люда! – кричала девушка с веснушками, – полей на корешки! – Люда, курносая, с озорными рыжими глазами, зажала пальцем шланг и брызнула водой в лицо подруге. Та метнулась, хохоча, в сторону, не отпуская деревце.

– Дурная! Вымокну, простыну, ты отвечать будешь! – кричала она, смеясь. Люда уже наливала воду в лунку, вода пенилась, погружая белые корешки в землю.

– Люда, сюда полей! – кричали слева и справа.

Сергей и Саша (так звали паренька) уже выкопали очередную лунку, стояли, опершись на лопаты, отдыхали. Сергей вынул платок, вытер влажный лоб.

– Хорошо бы принялись, – говорил мечтательно Саша. – Смотрите, сколько уже стоит топольков!

– Представляешь, Саша, лет через десять зазеленеет наш голый город, покроется парками, скверами, – Сергей смотрел на узкую щеточку саженцев, протянувшуюся вдоль улицы.

– Давно бы надо!

– Война была, не до этого!

– Война десять лет как кончилась!

– Другие срочные дела были, Саша. Полстраны разрушено, поля не паханы. И так без выходных работали. Теперь полегче стало, можно и о благоустройстве подумать.

– С каким желанием люди работают! – снова Саша раскачивал лопату в плотной сухой земле.

– Соскучились по природе, хотят, чтоб город зеленым был.

– Хороший у нас народ, только позови на доброе дело – с готовностью пойдут! – радовался Саша.

– Вы где, Сергей Федорович? – смеясь, теребила его Софья Марковна. Он повернулся к ней.

– Я говорю, мне нравится, как всё лето в воскресенье и в четверг, в шесть часов утра город кишмя кишел людьми, и все носились с ведрами, шлангами, поливая своих питомцев. А как огорчались, когда деревца гибли, поливали мертвяков всё лето, еще надеясь, что отольют!

– Трудно принимаются деревья, погибло почти две трети. В этом году снова посадили, распускаются листики, – говорил довольный Сергей.

– Комсомольский парк зазеленел, вчера я проходил мимо. А какой сад у меня на территории завода будет, видели бы вы! Почему на улице Ленина все тополя сначала распустились, а к осени погибли?

– Мы советовались с учеными Сибнисхоза. Они взяли пробы грунта, – рассказывал Сергей, – оказалось, в почве очень много поваренной соли. В подвалах магазинов по улице Ленина раньше были соляные склады, вот соль и пропитала почву. Решили попробовать посадить ивушки – принялись.

– А Рождественский молодец, какие фонтаны отгрохал и в Комсомольском парке и на площади Дзержинского!

– Ему за эти фонтаны строгача по партийной линии «отгрохали». Отпустили деньги на строительство бани, а он фонтаны на них поставил. Не унывает, говорит: «Выговор снимете, а фонтаны останутся! А баня всё равно отомрет, так как весь частный сектор по Красному пути снесем, будем строить высотные благоустроенные дома». Я ему говорю: «Когда это будет? Не раньше, чем через десять-пятнадцать лет!» А он отвечает, что на пятнадцать лет не стоит баню строить, перебьются со старой.

– Вот и поговори с ним! – смеялся Сергей, чувствуя в доводах Рождественского долю правды.

– Смотрите, сирень листики распускает! – восхищалась Валя.

– Калущинский много внимания уделяет городу. Мне рассказывал секретарь Октябрьского райкома. «Прихожу, – говорит, – утром на работу, на столе лежат садовые ножницы, тупые-претупые. Спрашиваю дежурного: «Как сюда попали ножницы?» Отвечает: «Вчера Первый секретарь Обкома оставил». – Думаю, зачем он их положил? Наверное, кто-то ломал ветки тупыми ножницами, а он заметил. Поехал посмотреть. Точно напротив завода Белова сломанные ветки, шкурка болтается. Ладно, думаю, выясню, кто это отличился. Калущинскому не звоню, молчу, не оправдываюсь. Он сам не вытерпел, позвонил. Спрашивает: «Выяснил, кто это такими ножницами работал?» – Нет, говорю, еще не выяснил. «Я, – отвечает, – помогу тебе. Новый молодой садовник завода Белова. Садовник! Я сказал, что такими тупыми ножницами ему голову отрезать надо! Дерево-то живое, что ты его кромсаешь? Нет у него любви к природе, гнать в шею такого! Тоже мне, садовник!» – и трубку с досады бросил. – Вот так! Любить природу нужно!»

– А что если нам в кино сходить? Сегодня идет музыкальная кинокомедия «Свадьба с приданым», – предложила Софья Марковна. Приняли «на ура».

пели в унисон чувствам Вали на экране.

пел Антон Федорович, когда они возвращались домой.

И Вале казалось, что это он поет для нее. У него был приятный тенор, и в каждом слове песни звучит теплое чувство, которое выплеснулось из груди.

Валя лежала на спине, подложив руки под голову, смотрела в потолок и счастливо улыбалась. «Господи, да что я делаю? Снова теряю голову! Нельзя, нельзя! Не надо!» Перевернулась набок, поджав колени к животу, а голос его пел, и глаза смотрели на нее и говорили ей: «Я люблю тебя так, что не сможешь никак, ты меня никогда, никогда, никогда разлюбить». До полуночи она прокрутилась в постели, вспоминая вновь и вновь его легкое прикосновение, ласковое пожатие руки. «Не хочу думать о нем! Не хочу! Надо заставить себя думать о детях! – хваталась она за эту мысль, как за соломинку. – О детях!» – силилась вспомнить о ком-то из них. Встал перед глазами сын.