Александр Дюдин - Сестры

– Я соседка Надежды Петровны. Скорее, с ней очень плохо! Где Ира? Ей сказать надо!

Валя поспешно надела пальто, сунула ноги в сапоги, шапочку натянула уже на лестнице.

– Я не знаю адреса, где живут ребята, но сын каждый вечер приходит за продуктами, скажу ему, и он передаст Ире!

– Надежду Петровну три дня тому назад разбил паралич, – рассказывала дорогой соседка, – разбил, видно, тогда, когда она сидела на табуретке, встать она уже не могла. Я случайно сегодня заглянула и испугалась: она сидит, руками за край табуретки держится, руки дрожат от усталости, смотрит на меня умоляюще, виноватыми глазами. Говорит: «Помогите мне перебраться на кровать, не могу сама». Табуретка в нее вошла как в тесто, отечная страшно, кожа на стопах аж полопалась, вода сочится. Я вижу, сама не справлюсь, кликнула подмогу. Сняли ее с табуретки, а у нее там черно, пахнет, всё засохло. Вымыла. Думаю, что это там у нее за черная корка, не отмывается. А это ее мясо омертвело – пролежни, значит. Спрашиваю, что же ты сразу не позвала на помощь? «Поздно было, – отвечает, – стеснялась людей беспокоить, а потом всё дочку ждала, думала, придет, поможет!»

– А Ира разве не приходила?

– Как ушла еще до свадьбы, так больше и не приходила!

Надежда Петровна всё пить просит, рот сухой! Воды-то некому было подать, вот она все трое суток и не пила, и не ела! Как она трое суток высидела на табурете и днем, и ночью? Ума не приложу!

Надежда Петровна узнала Валю, виновато улыбнулась синими губами. В глаза бросился кусок сухого, потрескавшегося хлеба на столе, покрытого зеленой плесенью.

– Врача вызывали? – спросила Валя.

– Еще нет. Мы с соседкой как вымыли ее, уложили, я сразу к вам побежала.

– Где у вас телефон?

– Только в конторе домоуправления напротив.

Валя вызвала невропатолога. Та осмотрела Надежду Петровну. Вышла в коридор.

– Если б сразу обратились, может быть, еще можно было выходить. А сейчас даже в больницу везти опасно. Дорогой может умереть. Часы ее сочтены. Тяжело говорить, но это так. Помочь ничем не могу. Почему так поздно вызвали врача?

– Живет одна, никто не знал, что ей плохо. Случайно только сегодня соседка заглянула.

Валя попросила соседку, пришедшую за ней, посидеть около Надежды Петровны. Сама пошла домой встречать сына.

Миша пришел как всегда веселый, шумный. Валя рассказала ему о несчастье. Он тот час убежал за Ирой.

Валя вернулась к Надежде Петровне. Та молчала, только жалко и виновато улыбалась, словно хотела сказать: «Вот ведь беда, беспокою вас».

Пришла Ира, села около кровати. Задремавшая Надежда Петровна открыла глаза, посмотрела на дочь и вдруг горько заплакала.

– Как мне, дочка, трудно было! – пожаловалась она. Ира промолчала. Ночью мать умерла. После похорон ребята перебрались в освободившийся угол.

Не лежало больше сердце Вали к невестке. Винила ее в смерти матери. Что пережила Надежда Петровна с больным сердцем, когда Ира ушла из дома и не возвращалась, только она одна знает. Ждала дочь до последнего дня. Такой жестокости Валя еще не встречала.

Все собрались в Красном уголке на профсоюзное собрание. На повестке дня – отчет главного врача за год «О проделанной в поликлинике работе». Главного врача еще не было. Задерживалась.

Сидели, разговаривали, в помещении стоял однотонный гул, прерываемый всплесками смеха.

– Валентина Михайловна, идите к нам, у нас место есть, – кричала детский врач Лилия Алексеевна. – Вы читали мою статью? – спросила она, когда Валя села.

– Нет, о чем статья?

– О лечении бициллином-5 и профилактике ревматизма у детей.

– Вашу статью я еще не читала. С работой вашего шефа познакомилась и возмущена до глубины души! Вам не степени надо присваивать, а отдать под суд, чтоб не калечили детей!

Лилия Алексеевна широко открыла испуганные глаза.

– За что? Как калечим детей?

– Во-первых, за гипердиагностику. Я не верю, чтоб ваш шеф набрал в одном нашем городе более десяти тысяч детей, больных ревматизмом. Это тяжелейшее заболевание! В ее же работе указано, что 90 % из них не имеет поражений сердца. Якобы случаи рано выявленные. Простите, но я не признаю ревматизма без поражения сердца. Все формы при повторных атаках формируют порок. Думаю, что 90 % этих детей просто-напросто больны хроническим тонзиллитом, и лечить их большими дозами антибиотиков длительное время, проводить им профилактику два раза в год, весной и осенью, по полтора месяца такими огромными дозами – преступление! Вы, как врач, знаете, что антибиотики – не хлеб с маслом! Они дают тяжелейшие кандидамикозы, неизлечимые коллагенозы, различные аллергические заболевания. Вы бы своему ребенку проводили такое лечение?

– Конечно, нет! – искренне призналась Лилия Алексеевна.

– Говорят, чистосердечное признание снижает вину, – иронично усмехнулась Валя, – только позвольте вас спросить: какое вы имеете моральное право лечить чужих детей так, как своих бы не стали? Люди же вам доверяют самое дорогое – своих детей! Верят вам! Как так можно?!

– Но ведь результаты…

– Поймите, я не против лечения и профилактики ревматизма пенициллином, где он есть. Низкий поклон Нестерову, результаты действительно хорошие. Я против гипердиагностики, когда вы проводите неоправданное, вредное для здоровья детей лечение, где оно не нужно, и, по существу, калечите детей.

Их разговор прервали вошедшие главный врач и представитель горпрофсожа. Зал стих. Начался доклад главного врача.

Весь доклад состоял из газетных фраз, характеризующих время, в которое мы живем, международную обстановку, которую переживаем, задачи здравоохранения в Советском Союзе, и в конце, коротко, общими словами, о работе поликлиники. Столько-то обслужено, столько-то на учете.

В прениях первая выступила Валя:

– Несколько слов по поводу самого доклада, – начала она, – отнявшего у нас полтора часа. В нем нет самого главного: качественного анализа работы. Что нового применили в лечении в этом году? По какому виду заболеваний снизились дни нетрудоспособности? По каким видам заболеваний остаются еще высокие, и что нужно сделать, чтоб их снизить? Какие заболевания стали встречаться реже, благодаря профилактическим мероприятиям, проведенным на заводах и других предприятиях? И так далее. Я каждый четверг обязательно бываю в библиотеке мединститута, чтобы почитать то новое, что появилось в печати, и не только в хирургии. Такие интересные статьи встречаются, и по лечению язвенной болезни, и пневмонии. Я ни разу никого не видела из наших врачей. Не обижайтесь, это так. Отягощенные семейными заботами, совместительствами, врачи не читают никогда. Не представляю, как можно работать, не читая? Обратил внимание на это главный врач? Нет! Она сама в библиотеку не заглядывает. О каком же применении новых методов лечения может быть речь? На наших врачебных конференциях делаются доклады по учебникам. Скучно, неинтересно. А что, если бы мы распределили журналы между собой? Тогда конференции превратились бы в реферативные обозрения. Это было бы интересно, и мы были бы в курсе всего нового. Помните, я это на одной из конференций предлагала. Первой, кто категорически была против, – это главный врач! Почему? Еще о качестве нашей работы. Сколько раз я к вам приходила, Римма Владимировна, по поводу инъекционных флегмон? Сколько раз просила собрать всех сестер, обсудить причины, вызывающие их? Вот у меня здесь тринадцать историй болезни, – Валя подняла над головой пухлую пачку книжечек, – тринадцать флегмон за год! Каждый из этих больных имел право обратиться в суд. Я поражаюсь терпению больных! Мало того что у него больное сердце, он еще по нашей вине переносит высокую температуру от того, что наши сестры во время инъекции внесли инфекцию и вызвали нагноение. Потом несчастным больным надо перенести операцию, длительное заживление раны. А без этого можно было обойтись! Причем я бы в течение пяти минут доложила причину беды. Я специально посмотрела, как делают инъекции в процедурном кабинете, указала на ошибку. Но флегмоны допускают участковые сестры! Значит нужно всем подсказать причину осложнений. Вот по делу вы не нашли времени собрать сестер и обсудить этот наболевший вопрос! А что стоят наши, так называемые, планерки, на которых мы сидим по полтора часа и выясняем отношения! После них сотрудники уходят взволнованные, расстроенные, со слезами на глазах, работа им в ум не идет! Пока тянется «планерка», кабинеты не работают, больные ждут, томятся. Не успели обслужить всех больных, персонал уходит на политзанятия или врачебные, сестринские конференции, тоже на полтора-два часа. Опять накапливаются, томятся в ожидании больные. Всё это в рабочее время. Так больше работать нельзя! Первое, что нужно сделать, это отменить ежедневные «планерки», которые еще называют «пятиминутками». Что на них планировать в поликлинике? В больнице, понятно, это часть необходимой работы: дежурный врач докладывает, каких больных принял, что сделал, какие трудности были при операции. Там обсуждается правильность поставленного диагноза, намечаются операции и так далее. А в поликлинике что обсуждать? Кто что сказал? Считаю, что все занятия должны быть вынесены за рабочее время или проводиться в конце рабочего дня, когда больных становится меньше. Обязательно указать в расписании работы, что, например, в среду кабинеты будут работать до 19-ти часов, вместо 20-ти. Чтоб напрасно не приходили. Это же больные люди, многим трудно прийти. – Валя замолчала, собираясь с мыслями. В комнате напряженная тишина.