Александр Дюдин - Сестры

– Подтянись! Быстрее! – торопит в середине колонны Головко. Медленно, но всё же она движется вперед.

Мария вспомнила, как вот так же шли девчата трое суток от горящего эшелона, проклиная пыльную твердую дорогу. Какой легкой она показалась сейчас. Голова тяжелая, чугунная, мысли в ней шевелятся тупо, вяло. Шли как машины, только боль в животе и в груди напоминала еще о жизни. Потемнело.

В воспоминаниях встало белое с редким кустарником, покрытое снегом поле, там, под Запорожьем. Тоже, как сейчас, были сумерки, валил крупными хлопьями мокрый снег. Их рота, расстреляв патроны, отступала. Вдруг выстрелы позади стихли. Замолчали прикрывающие отход ребята. И сразу оттуда по дороге, метрах в ста от них, затрещали немецкие мотоциклы. «Ложись!» – крикнул Головко и первый плюхнулся на землю.

– Передай по цепи, не шевелиться, пусть присыплет снегом.

На ногах Марии грудью лежит Василий, больно и тяжело, ноги занемели, но она понимает: он спасает их, чтоб не отморозила. Терпела. Невыносимо хотелось пошевелиться, но упадет с нее снег, подведет всех, еще светло, перебьют их немцы, лежит, не дышит. Впереди, в темнеющем перелеске, завязалась перестрелка. Это наши вели бой. По дороге шли машины с солдатами. Мария слышала сквозь шум моторов гортанные пьяные голоса. Бой впереди разгорался. На какое-то мгновение дорога опустела. Часа через полтора-два стало совсем темно. Стрельба впереди стихла, По полю с нашей стороны бежали немцы. Их не было видно пока, слышны только крики на немецком языке.

– Передай по цепи: лежать, приготовить ножи, подпустить вплотную! – по дороге обратно застрекотали мотоциклы, бойко затарахтели машины.

– Бей гадов! – вскочил Головко. Белые бугорки встали солдатами, завязался рукопашный бой. Василий встретил бегущего немца, сцепились, упали, катались по земле. А Мария не может встать на ноги, залежались, не держат! Возится на четвереньках. Василий сбросил с себя мертвого немца, подошел, тяжело дыша к ней, поднял, поставил на ноги. Схватка длилась недолго, через несколько минут всё было кончено, а еще через полчаса они встретились в перелеске со своими.

«Чвах-чвах-чвах», – тонет в темноте колонна. Шла третья ночь, темная, сырая. Небо мокрой черной шкурой опустилось на землю, холодное, мохнатое. Глаза склеивались, на какой-то миг она теряла сознание, засыпая на ходу.

– Семеныч, подержи меня за руку, чтоб в сторону не ушла, я засыпаю. – Семеныч переложил носилки на левое плечо, взял Марию за локоть. Она сладко задремала и уже во сне билась, вытаскивая и погружая ноги в вязкую пашню, и этому не было конца. Мария шла через торосы льда, увязая в них, как в белой смоле, несла тяжелую глыбу льда на плечах. Лед таял и стекал холодными потоками по спине, но всё равно было жарко, душно, неимоверно хотелось лечь в эту белую густую смолу и спать, спать, спать. Во сне снилось то же душное, непреодолимое желание спать. Она сгибала колени, чтоб опуститься, но кто-то тянул ее за руку и не давал лечь.

Она проснулась от того, что произошло что-то необычное – люди стояли. Мария открыла глаза: сквозь туман скупо пробивался рассвет. Перед глазами спины, вещмешки. Солдаты держали друг друга и спали.

– Привал! – глухо, издалека послышался голос Головко, хотя он темнел в сером тумане в двух шагах. Солдаты подломили колени, повалились друг на друга.

– Семеныч, надо, чтоб они переобулись, – он молчал. Мария посмотрела: он стоя продолжал спать. Она опустила его руку, он стоял, покачиваясь, и спал. Отыскала старшину: «Надо, чтоб бойцы переобулись, натрут ноги, выйдут из строя», – трясла она его за плечо.

– Мы пришли, – наконец ответил он, не открывая глаз, и снова повалился на бок. Мария присела на корточки рядом с ним и утонула в сладкой дреме. Сквозь сон слышала, а может быть, приснилось, кто-то голосом Головко сказал: «Пусть поспят пару часов, больше они ничего не могут. Выбились из сил, хоть бомби!»

Батальон Колмыкова сильно поредел в боях на подступах к станции Лошкаревка, открывающей путь на Апостолово. Солдаты вымотались, и командование решило отправить их на короткий отдых и пополнение.

Разместили их в небольшой пустой деревеньке, которую немцы не успели сжечь. Подошли к ней поздно. В темноте хатки – словно старухи в белых фартуках и черных платках присели рядком на пригорке и уставились темными провалами пустых окон в дорогу, ожидая кого-то. Веяло жутью от покинутой деревни. Дул ледяной, пахнущий снежком ветер. Клубились тучи, временами выплывала полная, улыбающаяся, веселая луна. Внизу, у бугра, мерцала, переливаясь, речушка. Хлопали, скрипели осиротевшие калитки, раскачивалась черная мокрая путаная сетка голых садочков. В колонне оживились, заговорили, обрадовались возможности провести несколько дней под крышей, обсушиться, помыться, выспаться.

Мария с Василием и Семеныч остановились у крайней избы. Старшина подвел к Марии Павла и двух девушек.

– Вот, знакомьтесь, девочки, наш санинструктор Ильина, – Мария улыбнулась, протянула руку.

– Мы уже встречались, а познакомиться было некогда.

– Меня зовут Люда, – говорила маленькая курносая девчушка в большой шапке, которая всё время сползала ей на смешливые, искрящиеся в темноте глаза. Она поднимала ее, шапка тут же падала до бровей.

– А это Таня, – повернулась Люда к подруге, высокой, тоненькой, длиннолицей, суховатой девушке, туго перетянутой ремнем.

– Это ваш дворец, располагайтесь, – сказал старшина и пошел дальше. Василий, Павел, девчата, наклонив голову, вошли в распахнутую дверь. Василий чиркнул зажигалкой: маленький огонек осветил холодную, пахнущую пылью и запустением избу, с большой русской печью справа. Слева стояла кровать с голым матрасом.

– Доставай лампу, – командовала Люда. Таня пошарила в своем вещмешке, нащупала сплющенную гильзу от снаряда, достала.

– Вот это я понимаю! – восхитился Василий. – Хозяйственные девчата! – заправили, зажгли. Поставили огонь на подоконник. Пламя сильно коптило, освещая колеблющимся светом избу.

– Смотрите, все окна целы, со стеклом, вот повезло! – радовался Павел.

– Мальчики, в первую очередь обеспечьте нас дровами и водой, это ваш джентельменский долг, – зазвенел голосок Люды.

– Пошли, джентльмен, за дровами, – взяв за рукав Василия, тянул к двери Павел.

– Девочки, смотрите, чугун и таз! Ура! В первую очередь мыться! – Девчата сложили свои вещички на кровать.

– Может быть, завтра помоемся, – неуверенно предложила Мария, чувствуя, как ноет все тело от усталости.

– Что вы, девочки? Топить всё равно надо, хоть в тепле, наконец, поспим. А пока топится, помоемся! А то у меня скоро вши заведутся! Шапку с головы больше месяца не снимала, – звенела Люда.