Александр Дюдин - Сестры

Начались трудные, плотные будни учебы. Вставала рано, проходила тот длинный путь, который когда-то исходила Валя. Потом лекции, лабораторные занятия, пока не закроется библиотека. Сидела с Егором, перелистывая учебники, вчитываясь, вникая, запоминая. Собственно, она занималась сама, память у нее была хорошая. Всё быстро вспоминалось, постепенно становилось на свои места. Егор подключился только тогда, когда пошел материал, пройденный в институте.

Егор тугодум, но если он дошел умом, то до самой сути, навсегда. Мария схватывала на лету вершки, и они цепко держались в ее памяти.

– С тобой заниматься – одно удовольствие, – поправляя очки, басил Егор, – быстро понимаешь.

Вечером он шагал рядом с ней, провожая до дому, и бегом, грохая стылыми сапогами, бежал на товарный двор разгружать вагоны – надо кормиться, стипендии не хватало. Жил в доме отца-старика, по ту сторону Иртыша.

Бригада была из ребят группы. Он опаздывал и чувствовал себя неловко.

Освещенный прожектором товарный двор: ряды вагонов, потемневшие от времени деревянные товарные склады.

– Дорогу! – кричит, согнувшись пополам под тяжестью мешка с солью, Виктор. Красный от напряжения, с набухшими синими веревками вен на шее. Темно-русые кудрявые волосы прилипли к мокрому лбу.

– Куда прешь, не видишь, что ли? – орет коротконогий коренастый Андрей, налетев на Егора.

Егор отступает в сторону от протоптанной дорожки, достает из портфеля мешок, надевает углом на голову, чтоб не сыпалась соль за ворот, не разъедала шею. Подставляет костлявую спину под круглый тяжелый куль, несет, прихрамывая. «Вот, проклятая, – думает он, – как нагрузишь, болит. Больше года прошло, как ранило бедро осколком мины, давно срослась кость, а болит, окаянная!» Сдавило грудь, зеленые круги плывут перед глазами. Медленно поднимается по ступенькам склада. Кладовщик поставил первую черточку против его фамилии, у ребят их выстроился уже целый ряд. Надо спешить.

К двум часам ночи закончили разгрузку. Егор шел через Иртыш в Куломзино, заречный район Омска. Лунная ночь. Тихо. Отчетливо темнеет дорога среди глубокого снега. Местами снег сдуло, и лед зеленым зеркалом отражает луну. Впереди вмерзшими громадами чернеют баржи. Устало ломило спину, болела нога, он шел, тяжело хромая. Хотелось спать. «Вот сунулся бы головой в этот сугроб на обочине, и спал бы, и спал. Мало сплю, – думал он. – В шесть часов опять надо вставать. В шесть тридцать идет первая электричка через Иртыш. Следующая только в восемь, а от вокзала до института еще мерить и мерить ногами километры. На трамвай нет надежды, то он ходит с грехом пополам, чаще нет. Пути не ремонтировались в войну, поправить сейчас еще не дошли руки». Сколько он мечтал об этом там, на фронте. Какой желанной казалась эта дорога в институт. Все-таки он счастливый человек: вернулсяживой, учится. Рядом с ним Мария, сердитая, а на самом деле беззащитная, нежная девчонка. На сердце теплеет от этой мысли, и боль в ноге вроде меньше.

В группе Егора двадцать восемь человек, только трое девчат: Мария и две девчонки после десятилетки. Одна из них, Оля, небольшого росточка, черноглазая веселая девушка, певунья, плясунья, с тяжелой копной волнистых, коротко стриженых волос. Другая, Лена, с толстым носиком-обрубком, широко расставленными любопытными глазками, темными мелкими спутанными кудряшками шестимесячной завивки, напоминающими кошму. Она всегда всё про всех знает, кроме основного материала. Учеба ей давалась с трудом. Со школьной скамьи был еще Боря Свешников – сын профессора этого же института. Остальные были фронтовики. Днем учились, вечерами в библиотеке, на консультациях, ночами работали. Питались скудно, но главное, всегда хотелось спать.

Тепло, тихо в аудитории. Монотонно убаюкивает голос лектора. Путаются мысли, склеиваются глаза, виснет тяжелая голова.

– На горошек, – сует конфеты Виктор, – насыпь в рот не так спать хочется, и все-таки питание мозгу, отвлекает, – шепчет он. Егор с трудом разомкнул веки, высыпал всю пригоршню в рот, и сладко утонул во сне.

«Стук, стук, стук», – гулко покатился из его рта горошек по ступенькам. Взрыв смеха разбудил Егора.

– Ты челюсть подвязывай, чтоб рот не открывался, – хохотал Виктор. Мария сидела в следующем ряду, выше их (аудитория была в виде полукруглого амфитеатра). Она не успела поесть, проспала, пробежав далекий путь по морозу, проголодалась. Знала, что есть всухомятку нельзя: будет икать. Но не могла сосредоточиться на том, что говорил лектор. В портфеле лежал хлеб, черный, с солью, и она не могла оторвать мыслей от него. «Может быть, ничего? Обойдется сегодня? Съесть этот кусок, чтоб не думать о нем, и слушать лекцию, не отвлекаться». Отломила краешек корочки, положила в рот. Наклонила голову, чтобы лектор не заметил. «Ах, как вкусно!» Щипала понемногу и ела. И вдруг в тишине: «Ик!» На всю аудиторию. Замерла, широко открыв глаза.

– Опять Ильина ест хлеб на лекции, – дружелюбно улыбаясь, заметил профессор.

«Ик!» – испуганно опять икнула Мария, проклиная себя, свою несдержанность. Смех, как раскат грома, покатился по рядам.

– Идите, попейте, – лектор наливал воду в стакан, стоявший на кафедре. Она в нерешительности: идти или нет. Но, икнув снова, смущенная до слез, стала спускаться к кафедре. «Второй раз нападает на меня икота, и всё на лекциях профессора Иванисова. Говорят, надо испугать человека, и он перестанет икать. Черта с два! На меня это не действует! Прошлый раз минут пять мучилась, насмешила всех, и так же Иванисов предложил воды». «Ик!» Она взяла стакан и выпила двадцать маленьких глоточков воды не дыша. Икота остановилась.

– Простите, пожалуйста, – умоляюще смотрели зеленые глаза.

– Хорошо, хорошо, не извиняйтесь, – замахал на нее профессор руками, – всё в жизни бывает, и икота в том числе!

Студенты расшевелились, проснулись.

– Прошу внимания! Продолжим лекцию! – повысил голос Иванисов.

После лекции Мария с Леной подошли к Егору.

– Слушай, почему Иванисова не любят студенты, вроде мужик неплохой? – спросила Мария.

– Как тебе сказать? – басил Егор. – Не искренний он, что ли. Перед студентами заискивает, хочет казаться добреньким, а народ через пламя войны прошел, обожженный, кожа свежая, чувствует ложь. А кто ложь любит? Особенно в отношениях. Лекции читает по конспекту, нудно, трудно слушать, спать хочется. – Мария улыбнулась. Егор сделал вид, что не заметил. – Вот смотри, профессор Севостьянов требовательный, не старается быть запанибрата, но как любовно преподносит свой предмет! Как сегодня нежно говорил: «Крута будет дорога для лошадки, тяжело будет лошадке!» – очень похоже копировал Егор. Мария и Лена рассмеялись.