Александр Дюдин - Сестры

Мария благодарно посмотрела на сестру.

– Жаль, что ты завтра дежуришь.

– Ничего, я мысленно буду с вами, – улыбнулась Валя.

Мария наспех поглотала горячей, белой, рассыпчатой, вкусной картошки, запивая чаем. Надела шинель и вышла. Еще совсем темно. Тропинка, протоптанная в глубоком снегу, освещается только светом окон. Звучно поскрипывает снег под ногами. Трамвая нет. Мария никогда его не ждет: «Главное – дойти до мясокомбината, это примерно полпути, – думала она, – а там рукой подать».

Только вошла в гардеробную, Борис, высокий, нескладный, с большой косматой головой на тонкой шее, бросился снимать с нее шинель. «Он каждое утро караулит меня здесь, смешной мальчик, ходит по пятам, смотрит влюбленными глазами». Мария на три года старше его, но прожила на фронте на все десять, поэтому относилась к нему покровительственно, с материнским теплом.

Аудитория глухо гудела, заполненная студентами. Сегодня читал лекцию «Лошадка». Егор встал и отчаянно махал рукой, показывая, что занял место. Они поднялись к нему.

Вошел Севостьянов, прошел к кафедре, положил портфель, таблицы, указку и, довольный, повернулся кругом. Показал, что перед Новым годом постригся. Студенты, поняв это, смеясь, дружно похлопали.

– Оригинал, – смеялся Егор.

Лекции профессор читал без конспекта, увлеченно. У него не спали. Егор записывал коротко, самую суть. Мария так не умела, пока записывала первую фразу, не слышала второй, теряла смысл лекции вообще. Она слушала. В середине, когда Севостьянов менял таблицы, Егор улыбнулся, поправил очки, вырвал листок из блокнота, ловко набросал рисунок: мужчина с брюшком, с лохматой головой на тонкой шее, похожий на Бориса, рядом толстая женщина в мехах, ножки, как у рояля, треугольничками, ведет на поводке собачку, подписал: «Через двадцать лет. Боря «остепенился». Имея ввиду двойной смысл: успокоился и приобрел степень доктора наук, как папа. С улыбкой подвинул рисунок Марии. Та глянула на Егора смеющимися глазами, подвинула дальше. Борис посмотрел, перевернул листок и на обороте нарисовал: шесть кроваток, около них шесть тумбочек и на каждой по паре очков. Все трое, наклонив головы, беззвучно смеялись. Виктор обернулся, показал кулак. Мария выпрямилась, напряженно вслушиваясь, стараясь восстановить смысл, ускользнувший во время смеха. Егор, как ни в чем ни бывало, строчил карандашом. В перерыве Борис взял номерок у Егора, на последний час сел поближе к выходу, и чуть брякнул звонок – уже летел в гардеробную.

– Я зайду в партком, сдам членские партийные взносы (Егор был парторгом группы), ты подожди меня в гардеробной, – попросил он Марию.

Борис стоял, сияя улыбкой, держал обеими руками две шинели и свое серое пальто с коричневым бобриковым воротником. Позади него пожилая женщина с кукольным нарумяненным увядшим личиком, с льняными локонами слушала какую-то девушку, стоявшую спиной к Марии, и пристально, озабоченно рассматривала Марию.

– Ты не знаешь, кто эта женщина? – спросила Мария, беря шинель. Борис обернулся.

– О! – удивленно воскликнул он. – Это моя мама! – подошел к ней, одеваясь. Мария держала шинель Егора, ожидая его.

Вышли из института вместе. Солнечный морозный день. Мария глубоко вздохнула чистый морозный воздух. Щурясь от яркого света, подняла голову. Словно караван белых верблюдов, в бескрайней пустыне голубого неба плыли облака. Летит мимо, шумит улица машинами, торопливыми пешеходами, выбрасывающими облачка пара при дыхании.

– А на площади елка стоит! – радостно объявил Борис. – Пойдем, посмотрим!

На восьмигранном постаменте, украшенном картинками из сказок, стояла огромная елка с разноцветными лампочками. Летели на ветру хлопушки, тонко позвякивали бусы, стеклянные шары; трепетали, хлопали красные, желтые, синие флажки.

– Боже! – радостно смеялась Мария, – сколько лет я не видела елки! Егор! Неужели нет войны?! И не будет никогда?! Первый мирный год! И елка! Как хорошо! Как чудесно!

«Да, хоть бы и не было больше никогда этой проклятой войны», – подумал Егор.

– Пошли кататься на горку! – предложил Борис.

Тут же, на площади, из снега и льда сооружена огромная голова рыцаря в русском шлеме, изо рта его до земли спускается длинный ледяной язык. Это была горка. Около нее шумно, людно. Катались все: школьники всех возрастов, студенты, рабочая молодежь, военные. Беспрерывный густой людской поток плыл по ледяному языку. Катились на ногах, падали, образуя кучу-малу. Со смехом разбирались, где, чья нога, шапка, и снова бежали наверх.

Они вошли в отверстие со стороны затылка рыцаря, прошли, согнувшись, под снежным сводом. Взялись «паровозиком» и, смеясь, скатились.

– Еще, – побежала Мария. Щеки раскраснелись, глаза разгорелись, розовые губы улыбались, изо рта от частого дыхания струился легкий парок.

Егор стал сзади, обнял за плечи, прижал, уткнув длинный нос в воротник шинели, почувствовал теплый аромат ее шеи. Всё это за какое-то мгновение. Она вдруг притихла, стала серьезной. Но в это время куча-мала сзади наехала на них, подсекла им ноги, и они повалились. Фонтан снега осыпал всех. Борис уже вскочил первым, выдернул Марию из барахтающейся кучи людей. Егор близоруко шарил по снегу в поисках очков. Мария увидела далеко в стороне, в сугробе, торчащие дужки очков, вынула, подала Егору.

– Целые! – не то обрадовался, не то удивился Егор.

– Еще, – Борис тащил Марию за руку.

– Нет, больше не хочу, – словно отрезала она.

Егор протирал стекла платком. Бориса подхватили за руки Оля с Леной, прибежавшие на горку, потащили с собой. Он оглянулся, помахал рукой, увидел, что они уходят, крикнул:

– С Новым годом, Мария! Счастья тебе, Мария! – Она обернулась, помахала рукой. Шли молча.

– Ты чем-то расстроена? – спросил, заглядывая в глаза, Егор.

– Никогда больше не обнимай меня, если хочешь быть моим другом, слышишь? – сказала она сурово.

– Почему?

– Не хочу! Ты обещал быть товарищем, так держи слово! Терпеть не могу, когда распускают руки!

– Прости, я нечаянно, – растерялся он. Стало неприятно и неловко, что солгал. «Как еще далека она от меня, – думал он. – А я, лопух, размечтался! – стало обидно. – А собственно, какое право имею обижаться? Она доверчиво приняла меня, предполагая именно бескорыстную дружбу, а я… Нехорошо получилось!» Он искоса посмотрел на Марию. Строгая, она шла, сердито прищурив глаза.

– Не сердись, – взял ее за локоть, – это больше не повторится! – вдруг испугался возможности потерять ее.

Мария испытующе посмотрела на него. У Егора был такой удрученный вид, что она смягчилась.

– Приходи сегодня пораньше, лекции свои не забудь, почитаем. – Подала ему руку. Он поспешно благодарно пожал ее.