Александр Дюдин - Сестры

Вошел Сергей, внимательно посмотрел на них: серьезная, задумчивая стояла Мария, деланно бодрилась уреванная Валентина. Он нахмурился.

– Пошли, Валюшенька, мы опаздываем.

Валя протерла через мясорубку алоэ, смешала сок с медом, водкой, маслом. Этой смесью она поила Сергея, а также сырыми яйцами. Он был молчалив, подавлен, температурил. Через две недели он получил путевку в санаторий «Заводоуковка» и уехал.

Спустя несколько дней Валя получила от него письмо: «Здравствуйте, мои дорогие! Как мне тяжело сознавать, что, видно, скоро я прощусь с вами навсегда.

Силы мои тают с каждым днем. Измотали ознобы, пот, кашель, температура. Лежу в палате тяжелобольных. Вчера вынесли одного, умирает другой, а там и моя очередь».

Валя заливалась слезами, читая письмо. «Что-то надо делать, что-то надо делать! – сцепив руки, прижав их к груди, металась она по комнате. – Забирать его надо оттуда! Погибнет он в «Заводоуковке»! Надо положить его в институт туберкулеза в Москве! – осенила ее мысль. – Может быть, там есть что-то новое, какие-нибудь препараты на испытании».

На другой день, утром, поехала в обком партии. Только что кончилось какое-то заседание. Из дверей секретаря Обкома выходили в приемную люди. Секретарша доложила о приходе Вали. Ее приняли сразу.

– Проходите, – навстречу энергичной походкой шел среднего роста, с пышными волосами, зачесанными назад, большими выпуклыми глазами, пытливо всматривающимися в Валю, первый секретарь Обкома Гусев. Подал руку, не отпуская Валиной руки, довел до кресла у стола, посадил и сам сел напротив.

– Знаю, что ваш муж тяжело болен, чем могу помочь? – Валя протянула ему письмо Сергея. Он прочитал.

– Да-а! Положение серьезное, – задумчиво стучал он сложенным письмом по другой руке. – Оттуда его, разумеется, немедленно надо забрать. А если мы договоримся положить его в институт туберкулеза в Москве, там вся наука, как вы думаете?

– Я за этим к вам пришла, помогите мне туда его устроить.

– Хорошо, – Гусев встал, взял блокнот на столе, чиркнул там пару слов. – Вот что, я сегодня постараюсь связаться с лечебным сектором ЦК партии и договориться о помещении вашего мужа в институт. Завтра утром позвоните мне, вырвал чистый листок и, крупными цифрами написав свой номер телефона, подал Вале.

– Спасибо, очень вам благодарна.

– Я еще ничего не сделал, так что не за что благодарить, но сделаю, – ободряюще улыбнулся он.

Через сутки Валя вышла из вагона в «Заводоуковке» с узелком пеленок, повисшем на локте, и Катюшей на другой руке.

– Как пройти к санаторию? – спросила встречную женщину в телогрейке. «Это надо идти через мачтовый лес, видите, темнеет в конце улицы. Там лесная дорога, которая ведет к санаторию».

Валю поразили ровные, частые, светло-коричневые сосны с легкой тонкой кожицей, которая кое-где шелушилась и лохмотьями моталась на ветру. Деревья были очень высокими, с маленькой круглой головкой кроны где-то далеко в голубом небе. Сосны, казалось, задевают белые бугристые кучки плывущих облаков. Ни травинки, цветка, веточки зеленой в лесу не было. Одни густые колонны стволов. Дорога между ними широкая, извилистая, с мягким скользким настилом из рыжих сосновых игл. Идущий впереди мужчина казался маленькой букашкой в этом лесу. Валя жадно вдыхала смолистый воздух. Минут через двадцать впереди посветлело, дорога повернула, стали видны деревянные двухэтажные дома. Вдоль аллеи, на скамейках без спинок, сидели женщины. Мимо них, как петух, подняв голову, заложив руки за спину, важно вышагивал Сергей, худой, казавшийся из-за этого еще длиннее.

– Сережа! – крикнула Валя, волнуясь, и слезы выступили на глаза. Он остановился, повернулся всем корпусом.

– Валя? Ты как здесь очутилась? – она подала ему Катюшу, перелезла через изгородь. – Я за тобой приехала. Обком договорился: тебе предоставляют место в институте туберкулеза в Москве. А ты не так уж плохо выглядишь, – посмотрела на него.

– Пока на ногах, но боюсь слечь, тогда не встану. Температура измотала. Ну, что ж, раз такое дело, пойдем к главврачу.

Они прошли в дом напротив.

– Вот, – сказал Сергей, показывая на Валю, – приехала за мной.

Главный врач, высокий сухопарый седой старик, склонив голову над столом, выслушал.

– Что же, вам, думаю, повезло, – посмотрел он на Сергея, – сейчас распоряжусь, чтоб выдали документы.

Мария с Егором чертили курсовой проект. Кто-то постучал в дверь: «Мне бы Ильину Марию Михайловну или ее сестру», – спрашивал пожилой мужик в военной линялой гимнастерке без погон.

– Я Ильина, проходите.

– Вот, вишь, какая оказия, значит, – мял он в руках пилотку, стоя у порога, – пришлось мне служить с вашим батей в одном, значит, полку.

– Вы проходите, – заволновалась Мария.

Мужик положил на полочку вешалки свою старую пилотку, пригладил волосы на голове.

– Садитесь, – поставила перед ним стул, сама села рядом. Вошел Егор, встал, прислонившись спиной к косяку двери.

– С самого первого дня мы были вместе, еще с Новосибирска. Под Ельней попали в переплет, отрезал, значит, нас немец от своих. Осталось от полка не больше сотни, и то ранетых половина. Зашли мы глубже в лес, там к нам еще какой-то народ пристал. Командир собрал нас всех, стал спрашивать, что будем делать. Всем миром пробиваться к своим нельзя – ранетых много. Груз большой. Решили остаться партизанить в этих лесах. Вырыли землянки. Ваш батя был большой мастер по оружейной части. Он, значит, шибко помог нам оружием. Понатаскали мы с поля боя и своего, и ихнего снаряжения, а он в порядок привел, нас обучил, как пользоваться ихними автоматами. Потом аж пушек понатаскали. – Помолчал. – Хороший был человек. Седой, белешенький. Мы его в отряде дедом звали. Сдружились, значит, мы с ним. Поклялись друг дружке, кто с нас останется жив, найдет родных, всё поведает им, потому как от нас никаких вестей не было. Адреса, значит, записали для памяти. Вот, – он подал небольшой пожелтевший листочек бумаги, проношенный на сгибах, с новосибирским адресом Марии и старой квартиры Вали в общежитии, написанные почерком отца.

– Я, как прибыл домой, на другой день к вам пошел, а там уже другие люди живут. В Омск сперва не на что было поехать, потом шибко болел, а совесть всё грызет: не выполнил наказ, не дает покоя, аж спать плохо стал, всё ваш батя снится, будто тревожится. Собрался, вот приехал, по тому адресу вашей сестрицы тоже не оказалось. Хорошо, додумался, кинулся в адресный стол, там дали вот этот. Разыскал, всё же, значит, – закончил, довольный.

– Что с папой?

– Повесили его немцы, – ударил ответом, как топором. У Марии сжалось сердце, хватала воздух ртом. Она не перебивала его, когда он рассказывал, боясь спросить, понимала, что его нет в живых, если его друг разыскивает дочерей. Но то, что его повесили немцы, было неожиданно и страшно.