Александр Дюдин - Сестры

– Он уже в ту пору поправляться наладился. Вишь, сыпняк у нас оказался в отряде, а тут приказ пришел: ударить с тыла немцев: бои наши вели, подсобить, значит, надо было. Солдат в ту пору больше четырех сотен набралось, много народа прилепилось. Ну, отряд, значит, пошел на соединение с главными силами, а ранетых и больных оставили на базе, под небольшой охраной. Вишь, понадеялись, не полезет, мол, немец, знает, что у нас сыпняк. А они шибко на нас люты были, много мы им крови и жизней попортили. Проведали как-то, что хворые в лагере остались почти одни. Перед тем, как бежать, рано утром заскочили на базу, охрану перебили и всех с сыпняком и ранетых по деревьям развесили. Мы шибко спешили на базу, когда прибыли, они еще теплые были. Маленько опоздали. – Он покраснел, щеки его задрожали, покатились две маленькие слезинки. Мария плакала, кусая губы. – Вот, значит, выполнил я наказ вашего бати. Никита Мухин мое прозвище. Простите, если что не так сказывал, если припозднился, – извинялся он, смахивая рукавом старой гимнастерки слезы.

– Ох! – тяжело вырвался из груди Марии стон, уронила голову на руки, затряслась, запрыгали плечи в рыданиях. Егор подошел, придвинул стул, сел рядом, прислонился лбом к ее плечу. Мария представила, как рано утром светило солнце, отец белоголовый, раздетый идет по снегу, ему холодно, знобит, он слаб, и нет сил ударить немца, и как ему тоскливо было надевать петлю на шею. И почему-то ей казалось, он обязательно смотрел вверх, на солнце! «Ох!» – тяжело стонала и плакала она, изливая всё свое горе: и смерть отца, и свою неудавшуюся жизнь. И все-таки как будто было легче от того, что рядом с ней друг, который понимает ее, сопереживает, что не одна. Вот в немом сочувствии уткнулся лбом в плечо, и ей нужно это сочувствие, нужен друг рядом. Она благодарна ему. Наревевшись, подняла мокрое от слез лицо.

– Спасибо вам, Никита, как по батюшке?

– Васильев сын.

– Спасибо, Никита Васильевич, – благодарила Мария, а горе сводило губы. – Теперь знаю, а то всё ждала отца, думала, вернется.

– Ты, тово, чего уж там, – махнул безнадежно рукой солдат, не найдя слов для утешения. Тяжело вздохнул, вставая. – Однако пойду, узнаю насчет билета. На работу надо, отпросился на пару деньков. Если что, можно у вас переночевать?

– Конечно.

Наутро он уехал.

Есть русская пословица: «Пришла беда – открывай ворота: еще жди». После отъезда Сергея в Москву заболела туберкулезом Мария. Побледнела, синие тени легли вокруг глаз, закашляла. Валя была в отчаянии. Днем хоть отвлекала работа, а ночью метались мысли в голове: «Как помочь? Пока не очень страшно, только очаги, а дальше? Что будет дальше? Необходимо хорошее питание. Где взять? Продать нечего». Казалось, нет выхода. И еще тяжелее было оттого, что прежняя рана в душе не успела зажить. Еще тревожила забота о муже: как он там? Выживет ли? Дети маленькие…

Вечером, одолеваемая темными мыслями, склонившись над корытом, Валя стирала детские одежки. В ванную вошла Мария. Она выпрямилась, опустив руки в мыльной пене. Сестра обняла ее и заплакала.

– Я выхожу замуж за Егора. Он обещает вылечить меня, у них корова своя. А чем ты мне поможешь? И у меня больше ничего нет. Институт кончать надо. Если б не заболел Сергей, ни за что бы не пошла за Егора. – Постояли, обнявшись, поплакали обе.

Тут же Мария собрала свои скудные пожитки и ушла с Егором. Валя долго стояла на крылечке и смотрела им вслед. Вот сестра обернулась, остановилась, рванулась к Вале, словно что-то забыла сказать, шагнула пару шагов, снова остановилась, опустив голову, медленно и обреченно вернулась к Егору.

Валя растерянно бродила по опустевшей квартире, как будто что-то потеряла. Подняла поясок от розового халатика Марии. Подняла зачем-то стоптанные ее туфли, посмотрела на них, бросила обратно под кровать.

Миша играл с Катюшей: прятался за стул и внезапно прыгал оттуда. Катя смеялась, показывая два белоснежных милых зубика. «Хорошо, что у меня есть дети». Разобрала постели, раздела детей, уложила спать. Долго не могла заснуть, всё думала. Сначала о Марии: любимая дочь отца и матери, надышаться на нее не могли, а как трудно сложилась ее жизнь. С восьми лет со злой мачехой, которая избивала и издевалась над ней, потом фронт, какое-то глупое первое замужество, и второе не лучше. Строгая на вид, а чувствует свою слабость, всё ищет защиты, льнет к сильному. Жалко ее. И снова Сергей: что-то нет от него писем. «Господи, хоть бы он поправился!»

За окном, у дома напротив, качаются, кланяются в пояс от сильного ветра тополя, шумят листьями. Где-то загромыхало железо. Бьется в окна песок, вот стукнула о стекло сломанная ветка и помчалась дальше. Зацарапал длинными ногтями стекло дождь, зазвенел, зашумел, полноводной рекой обрушился на город. Кончилось короткое лето, начинаются длинные холода. Восьмой месяц не работает Валя: не с кем оставить ребенка. Все ясли обходила – мест нет. Давно ищет няню. С деньгами совсем стало плохо. А вначале получила за декрет, да еще впервые выиграли по займу и купили приемник, истратив все деньги. Уж очень хотелось Сергею иметь его, не могла Валя отказать ему. Радовался, как мальчишка! Вертел все ручки подряд, что только не творилось в квартире: и визг, и грохот, и рев! Стоит, молчит большая дорогая игрушка. Уехал ее хозяин – большой ребенок. Недавно приходил покупатель (сейчас еще очень трудно купить приемник, редко и мало их бывает в продаже). Уговаривал продать. Нет! Валя слышать не хочет! Она ждет его, верит, он поправится. И пусть дома будет, как было, всё на своих местах. Чтоб ничего не огорчало, а дом радовал его. С деньгами перебьется как-нибудь.

Утром в кухню, припадая на правую ногу, стукая по полу деревянной култышкой, торчащей в широкой штанине, вошел мужик, обросший рыжей щетиной, лохматый, в старой выцветшей солдатской гимнастерке. С ним босая толстая широколицая девка с испуганными глазами.

– Вот моя племянница, сирота, брата на войне убило, а мать с горя померла. Своих шесть ртов, не под силу нам она. Прослышал, что вы ищете няньку. Нюркой зовут.

Так появилась помощница. Валя вышла на работу. Нюре шестнадцать лет, проворная, привыкшая к домашнему труду, она очень быстро освоилась, искренне привязалась к Кате. Всё успевала. Валя нарадоваться не могла на нее. Катюша росла спокойным ребенком. Только что играла на полу, смотрят: вытянула ручонки и уже спит на боку. Поднимут, положат на кроватку. Валя написала свекрови о болезни Сергея.

Через неделю в ответ получила телеграмму: «Выезжаем, встречай». Она этого не ожидала и сначала обрадовалась: «Не платить сто рублей няне, будет родная бабушка с ребенком, всё легче. Помогать едут».

– Напрасно радуешься, – сказала Ксения Павловна раздумчиво, – лучше б одна перебилась. Тяжело тебе будет со свекровью. Две пчелиных матки в одном улье не живут, грызут друг друга, разделять надо.