Донателла Пьетрантонио - Арминута

Лишь через пару лет я узнала, что «наукой» Адриана называла дикую полынь, чьи целебные свойства были хорошо известны сельской ведунье.

Мы выехали поутру. Машина периодически чихала. Братья даже вставать не стали: там все время заставляют работать, говорили они, а мы не хотим. Адриану обычно не укачивало, но тут она стала жаловаться на тошноту, стоило нам выехать из деревни: наверное, сказалось выпитое в последний момент молоко. Пришлось притормозить (как раз вовремя!) у поворота за речкой, и она оставила весь свой завтрак прямо на краю поля, где истек кровью Винченцо. Под забором, который прервал его полет.

Пока ее рвало, я стояла рядом. Мать не стала выходить – закрыла окно, отвернулась, спрятав лицо, и по движениям плеч я поняла, что она всхлипывает.

Дом встретил нас запахом цветущих акаций и нескольких поколений огромной семьи. Все они жили на ферме, все с утра до вечера занимались каким-то делом. Полсигары точил косу, время от времени отстукивая лезвие большим молотком и, как мне показалось, был очень рад нас видеть. Видимо, он упоминал обо мне, потому что моему присутствию никто особо не удивился, только посматривали с любопытством, особенно дети. Двое мальчишек погнали было овец на пастбище, но вытолкали их только за изгородь, подгоняя криками и свистом, а потом вернулись поздороваться с нами. Хозяйка, закончив с пшеном для кур, предложила нам освежиться: мужчины пили анисовую, нам, женщинам и детям, наливали закатанный в прошлом году вишневый компот.

– Дам еще пару банок с собой, – сказала она и вполголоса добавила, обращаясь к нашей матери: – Бабуля Кармела тебя заждалась. Помнишь, где она?

Та аккуратно спустила Джузеппе на землю и кивнула мне в сторону старого дуба за домом. Я покорно двинулась вслед за ней, не понимая, куда иду, а подойдя поближе, запнулась, внезапно увидев все сама. На высоком стуле, напоминавшем какой-то варварский трон, прямее его покрытой грубой резьбой спинки сидела старуха, одетая в застегнутый на крупные пуговицы халат цвета укрывавшей ее тени. Я глядела во все глаза, зачарованная этим сказочным величием. Выжженная за сотню лет солнцем кожа напоминала кору дерева за ее спиной: такая же неподвижная, так же покрытая трещинами морщин. И старуха, и дуб выглядели бесконечно древними.

Позже мне рассказали, что некогда она пересекла границу смерти и даже пробыла там несколько дней, а потом, не вынеся одиночества, вернулась.

– Крестная Карме... – начала мать, но голос сорвался.

Едва шевельнув рукой, та велела нам подойти. Мне послышался треск и скрип одеревеневших суставов.

– Чую, чую у тя, доча, кручину злу...

Мать со слезами на глазах опустилась на колени, прижавшись щекой к ее груди и накрыв голову широкой морщинистой ладонью.

– Да токмо нет у мя от той кручины средства, – это напоминало отпущение грехов, только без исповеди: старуха на миг приподняла руку, с тоской оглядела ее и снова опустила, едва заметно погладив мать по голове – единственное, на что хватило сил.

– Здравствуйте, – сказала я, чтобы дать знать о своем присутствии.

Она уставилась на меня, но глаз, почти скрытых тяжелыми веками, не считая двух узких щелочек, через которые проникало все то, что она теперь узнавала о мире, мне так и не удалось разглядеть. Тут прибежала маленькая девочка с охапкой свежесобранных трав.

– Ладны? – просипела она. – Росны, яко заповедано?

Да, все они блестели капельками росы, так что вполне годились в дело. Правнучка поставила их в стакан на низком столике, который я в тени дуба поначалу даже не заметила. Рядом на стеллаже стояли бутылки, склянки со странными смесями, мази всевозможных цветов и предназначений, а также масленка, миска с водой для защиты от сглаза и небольшой ножичек, с помощью которого на теле можно было отмечать точки, соответствующие пораженным внутренним органам, не притрагиваясь к ним самим.

Через некоторое время к дубу подъехала машина. Из нее вышли двое мужчин: им тоже нужен был совет и чудодейственное средство тетушки Кармелы. Мать поднялась с колен.

– Хоть рождена эта дщерь под недоброй звездой, много счастья она принесет, – проскрипела ей вслед старуха, наставив на меня узловатый палец.

Следующие несколько часов она принимала посетителей: порой на заднем дворе даже выстраивалась очередь. Все спешили воспользоваться ущербной луной, самой благоприятной фазой для борьбы со злом, объяснила мне жена Полсигары.

Меня пугали, что придется работать, но все, что пришлось сделать в тот день, – собрать на поле немного бобов и съесть их на обед. Взяв по корзинке, мы вышли, оставив Джузеппе дома играть с девчушкой, которая его обожала. Нас сопровождал непрерывный птичий гомон, над головами то и дело пролетали ласточки: несли стрекоз и жуков на обед новорожденным птенцам, попискивающим в гнездах под стрехами амбара. Мы будто плыли по краю ячменного поля, вдоль шеренг еще не созревших колосьев с пушистыми метелками на концах. Проходя мимо, я гладила мягкие стебли, наливающиеся соком под все более настойчивыми лучами солнца, столь непривычного после долгой зимы.

Но вот и огород, расчерченный прямыми параллельными бороздами. Между ними, на равном расстоянии, виднелись крупные кочаны салата, а чуть дальше – участок с помидорами, где только начали пробиваться хрупкие молодые побеги.

Наконец мы дошли до бобов, и я срезала свой первый стручок, но так неуклюже, что сломанный тонкий стебель согнулся до самой земли. Я смущенно взглянула на него и отвернулась.

– Иди сюда, покажу, как это делается, – сказала мать. – Одной рукой держишь здесь, сверху, другой подгребаешь.

Я встала рядом с ней, и мы стали собирать стручки в одну корзину. Остальные уже ушли вперед.

– Попробуй, какие вкусные, – сказала она, насыпав мне в ладонь продолговатых зернышек – крохотных, налитых соком зеленых существ, не слишком-то любивших, когда их раскусывают пополам острые детские зубы.

Мы продолжили собирать стручки. Среди стеблей то и дело попадались сгустки белесой пены – «кукушкины слезки»: как объясняла мне мать, крестная Кармела частенько использовала их в своих зельях. И только совсем недавно я где-то прочла, что их вырабатывает личинка пенницы, родственницы цикад. Еще одна красивая сказка растаяла как дым.

– Здесь все так спокойно и размеренно, – вздохнула я. – Хотелось бы мне, чтобы моя жизнь была такой...

Эти слова вырвались у меня неосознанно: может, само место располагало к доверительным беседам? Или сказалось влияние ведуньи? Мать не ответила, но явно услышала.

– Сколько мне было, когда ты меня отдала? – тихо спросила я, скорее устало, чем с вызовом.

– Шесть месяцев, только от груди отняли. Адальджиза являлась к нам каждую неделю, обещая жизнь, о которой можно только мечтать, и всякий раз пыталась забрать тебя с собой.