Иван Алексеев - Херувим четырёхликий

В-третьих, Вадим Анатольевич полагал, что разобрался, какие идеи развития, осознанно или не осознаваемо переводимые писателем на уровень чувственного восприятия, ложатся на русскую землю, а от каких вместо хорошей книжки только фальшь получается или, в лучшем случае, недолговечная дурная подделка на западный или восточный манер.

Дивин, с подсказки современных философов и политологов, имел в виду всего три пути или идеи развития, к которым сходятся все остальные.

Два пути из трёх издавна связаны с Западом и Востоком. Западный — это путь подчинения мира духовно несовершенным человеком, это идеи превосходства, господства, неравенства. Восточный — путь духовного преображения человека и идеи отшельничества, ухода от поражённого неравенством неизменяемого мира. Многие западные хитрецы, вроде Киплинга, воспевали выбор из этих двух: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток…», —умалчивая о третьем, спасительном пути, с каждым новым днём всё яснее проявляющим свои преимущества.

Этот третий — путь преображения человека, настроенного на соответствующее преображение мира. Это идеи равенства, коллективного спасения и построения царства Божьего на земле — идеи, к которым расположен русский мир. Только этот путь волновал душу Дивина, только по нему он сверял своё слово и собирался проверять чужое.

На этих формулировках Вадим Анатольевич удовлетворённо остановился, справедливо полагая, что прочие оправдательные мотивы имеют для него меньшую значимость.

К тому же он вспомнил скромно одетую молоденькую девушку в полупустом вечернем автобусе, у окна, увлечённо, не обращая внимания на пассажиров, рассказывавшую в телефон, что ей пришло в голову ночью. Он вспомнил, что его в ней привлекло, — она была сочинительницей. Тогда в автобусе он сидел за девушкой, наискосок, слушал, что ей приснилось, и как она придумала использовать свой сон. Из разговора Дивин понял, что некие познакомившиеся в социальных сетях молодые люди пишут общую книгу. Свои текущие отрывки-рассказы они называют по американскому образцу «постами», с ударением на первом слоге. Вадим Анатольевич встречался с подобным творчеством. Несколько раз на его электронную почту, засвеченную в «самиздате», приходили приглашения поучаствовать в совместных виртуальных приключениях на заданную тему в модном у неопытной и отстраняемой от реальной жизни молодёжи жанре «фэнтэзи». Одной из последних предложенных тем с месячным бюджетом, которого хватало на пиво и шоколад для участников, была «акулья»: группа учёных отправляется на далёкую планету, чтобы изучить обнаруженных там гигантских акул, самых опасных хищников из живших когда-то на Земле.

Эти предложения были из разряда безобидных — не наглых, во всяком случае. Возможно даже, неизвестные Дивину ребятишки самоорганизовались и обменивались «постами» без чужих приглашений, реализуя энергию юности.

Сердце Вадима Анатольевича защемило — как тогда, в автобусе. От жалости, что творческий потенциал растрачивается на пустые бесполезные фантазии, на миражи, которых не было в жизни и никогда не будет. И от обиды на отставшую от жизни современную серьёзную литературу.

Он знал, что классику юные читают мало, потому как трудно современному воображению представить героев ушедшей жизни, начиная от их страстей и устремлений и заканчивая жилищем, бытом, вещами и даже природой. А современную прозу они не читают совсем, потому что не хотят жить описываемой в ней жизнью. Вот и фантазируют, не зная жизни, подобно пишущим в альбом пушкинским и тургеневским барышням.

Дивин вспомнил, как прислушивался к торопливому говорку увлечённой девушки, пока не понял, что она отвечает за двух героев, которые плохо оживали и не вязались с героями других сочинителей. Ничего у неё не получалось, она почти отчаялась, пока не приснился нужный эпизод, который всё расставлял по своим местам.

Девушка светилась от счастья всей силой молодости, была непосредственна и далека, вся в выдуманном мире, на волнах вдохновения, которым спешила поделиться. Бедняжка. В её деле надо с Богом делиться, а не с товарищем — даже если, судя по всему, это очень любимый товарищ…

Тут Дивина приземлило, потому что последняя мысль была не его, а из «Именин сердца» — книжки Захара Прилепина, сложенной по мотивам бесед под диктофон с многими литераторами-мужчинами и двумя всего женщинами.

К женщинам Прилепин приставал на предмет литературного спора «и поединка рокового» мужчин и женщин. От одной он хотел услышать рефлексию на слова Блока об Ахматовой: «Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо как бы перед Богом». Услышал: «Стоять перед Богом — часто для женщины и значит стоять перед мужчиной». А другая его просто уела, метко, по-женски: «Ну как, чем нам мериться, если у одних длина, а у других глубина?»…

Когда же Вадим любовался девушкой из автобуса? Нынешней осенью? Или прошлой? Как летит время!

Это увлечённое на всю голову, никого вокруг не замечающее создание стало последним решающим аргументом мозгового штурма Вадима Дивина. Оно же указало, с кого ему начать — с Прилепина. «Разговоры с русской литературой» — скандальная претензия; можно сказать, писатель сам напросился.

Первым делом Дивин зафиксировал для себя, что Захар Прилепин — случай серьёзный. Рука набита, стоит за униженных и оскорблённых. Странно, что нынешняя власть позволила ему выскочить из болота неизвестности.

Вадим Анатольевич мысленно потасовал четыре прилепинские книжки: «Санькя», «Игра его была огромна», «Обитель», «Именины сердца», — менял их местами, строя разные направления, словно искал ответ, надолго мужик останется в литературе или достаточно уже того, что он в ней есть? Словами той же женщины-писательницы: «Они уже есть, и это выгодно отличает их от тех, кого нет, не правда ли?»

Растёт Прилепин как писатель, спору нет. В «Саньке» освоил искусство вживаться в героев. В «Обители» добавил к освоенному взгляд на мир со стороны и свыше — пусть неотработанный и несовершенный местами взгляд, но это уже метка мастера. У кого научился? У Леонида Леонова, «игра которого была огромна»?

Ругать Прилепина, по большому счёту, не за что, но хвалить тоже рука не поднимается. Брутальный мужик. За справедливость стоит. За родину-мать. Но вот главный вопрос: зачем пишет? Чего хотел добиться своими книгами? Какую решал сверхзадачу? И соответствует ли решение замаху?

«Наши» против «не наших» — это, конечно, тоже конфликт; но вот почему «наши» стали «не нашими», почему «не наших» больше, и как получить обратную пропорцию? — такая вырисовывается цель, которую невозможно достичь без выбора пути коллективного спасения и соответственного преображения мира. То есть первая половина русской идеи — справедливости и спасения души — у Прилепина присутствует, а вот со второй у него проблемы. О коллективном спасении и строительстве праведного царства он предлагает думать после победы над явными упырями. А побеждать старается оружием упыриной системы, отчего место побитых занимают другие и более сильные упыри, так что победа оборачивается поражением.