Иван Алексеев - Херувим четырёхликий

— Его рука не дрожала. То, что он пришёл убить, озарило меня вместе с выстрелом. Пуля угодила прямо в брюхо. Ноги подкосились. Я упал ничком, не чувствуя спины. Первые мгновения не понимал, что со мной происходит, и как будто наблюдал за собой со стороны, а деревенеющие члены сами машинально делали отработанные движения. Я приподнял голову, поднял руку, прицелился в сердце этому бонвивану и выстрелил. Увидел, что он упал, почему-то на спину, возрадовался и в ту же минуту почувствовал страшную боль, склонив голову на колючий снег.

— Помню казавшиеся нескончаемыми мучения и всепрощение людям, ожидающим моего конца, за которым явился робкий манящий свет, к которому потянулась душа.

— И вдруг я очнулся на старом диване, одетый, помятый, без сил. Боль ушла, и нет света, который меня манил. За окном — лето. По квартире праздно ходят легко одетые люди. Один из незнакомцев одет, как я, и очень на меня похож. Люди останавливаются около него, окружают, позируют под короткие вспышки, испускаемые предметами, похожими на зеркало.

— Сумбур в голове погнал меня на улицу. Парадная оказалась закрыта. Пришлось идти за толпой через чёрный ход. Во дворе я ещё больше растерялся. Двор как чужой. В центре — памятник, на постаменте мой бронзовый монумент. Не зная, куда идти, отошёл к каретным дворам, увидел знакомое имя, зашёл, и вот рассказываю эту историю, рекомендуя не принимать её близко к сердцу. Я лучше вас знаю, что рассказанное не могло произойти со мной, а только привиделось…

Седой достал айфон, раздался лёгкий щелчок, и лица сидящих озарила короткая вспышка. Старик повернул экран к Пушкину и показал ему фото.

— Эти аниматоры гримируются под поэта и фотографируются с посетителями музея — так зарабатывают себе на жизнь. Извините, что сфотографировал вас без разрешения, хотя… всё равно мне никто не поверит.

— Вы странно говорили про фотографирование, — продолжил он, пытливо наблюдая за сорокалетним мужчиной. — Вам знакомо это искусство?

— И да, и нет. Я понимаю, Вы говорите о картинках, но мне больше интересно, кто такие аниматоры?

— Почему я спросил про картинки, — счёл нужным объяснить старик. — С фотографией в России познакомились после смерти Пушкина. Раз вы не удивлены, значит — не поэт.

— Я говорил, что не поэт.

— А с другой стороны, вы отвечаете странно. И делаете вид, что не знаете про аниматоров. Видите, как путаете… Что ж. Аниматоры — это ряженые. Их подбирают, гримируют, одевают согласно эпохе и рекомендуют хозяевам заведения для привлечения туристов. Ведь многим будет интересно показать фото не только с русскими достопримечательностями, но и с русскими знаменитостями. Особенно этим любят заниматься туристы с Запада. Выйдите на Дворцовую площадь, поезжайте в Павловск или Петергоф — там много ряженых, и мужчин, и женщин. И здесь, в бывшей квартире Пушкина, много туристов из стран Запада. Они до сих пор не могут понять, почему Пушкин так популярен в России. Вы же — наше всё: для одних это истина, для других — насмешка. Почти в каждом городе есть ваш памятник. Да и во многих странах мира вас помнят.

Седой говорил и при этом внимательно следил за глазами подозреваемого. Глаза — зеркало души: человек умеет лгать языком, но не умеет лгать глазами. Этот гость точно не лгал. Однако говорил так, что невозможно было однозначно определить, ряженый это или сам Пушкин.

«Если всё это игра, — размышлял Владимир Михайлович, — то ему надо сыграть так, чтобы сомнений не оставалось. А как? Конечно, есть диалектика — искусство постижения истины путём постановки наводящих вопросов, за которые поплатился жизнью Сократ. Пушкин знал диалектику? Должен был знать, он читал древних греков в подлиннике. Тот, кто напротив — не знает. Значит, не поэт? Впрочем, сформулировать адекватный ситуации вопрос — дело трудное. Даже знатоку для этого часто нужно время».

— Может, он и не Пушкин, — не выдержала подслушивающая разговор официантка, — а насмотрелся во сне всякого. Нечего было ему в музее спать. В таких знаменитых местах всегда не чисто. Вы, небось, умные, телепередачи про экстрасенсов не смотрите. А там много похожего показывают. В общем, с этим малым не всё чисто.

— Вы поговорить хотите? — повернулся к ней вполоборота Владимир Михайлович. — Подходите к нам. Не хорошо из-за спины комментировать.

— Спасибо, не надо. Моё место за стойкой, — привычно отреагировала на нахмурившегося старика женщина.

— Досказывайте, раз вызвались. Что с ним не чисто?

— Дух Пушкина побыл в этом мужике, вот он и чудит, — ответила она.

— Это по телевизору вам о духах рассказали? О бродящих в старых домах призраках их древних обитателей? Пугающих и наказывающих тревожащих их людей?

— Об этом и без телевизора известно. Можете смеяться, если хотите. Многие смеялись. Некоторые досмеялись уже, теперь верят.

Вооружившись тряпкой, хозяйка демонстративно отошла от мужчин, всем своим видом показывая, как много у неё работы, и начала протирать стойку с дальнего от них конца, постепенно приближаясь обратно.

— Владимир Михайлович, вы не помните, кто из великих сказал, что в обидах отражаются наши недостатки? — улыбнулся псевдо Пушкин. — Вот вы обиделись на женские глупости, а если рассуждать со спокойной головой, чем она глупее нас? Вы придумали дождаться чуда — живого Пушкина. А я вообще только после яичницы начал приходить в себя. Чувства, как после глубокого похмелья, хотя давно капли в рот не беру. Какие-то отрывки старинных воспоминаний. Неужели, моих? Что это, как не наваждение? А в таком случае женщина с тряпкой в чём-то права.

— Я Вас не обидел? — продолжал улыбаться кудрявый малый. — Будет жаль, если вы обидитесь и не захотите разговаривать. Потому что мне уже хочется узнать, зачем вы ждёте Пушкина? Не ответите? Раз уж мы встретились с вами таким необычным образом и в такой располагающей обстановке?

«Если он аниматор, то не совсем глупый, — подумал старик, не в силах отказаться от уплывающей надежды распознать в собеседнике поэта. — Почему бы нам и не поговорить?»

— Отчего же, Александр Сергеевич? Я отвечу. Но сначала расскажу одну старую историю, которая многое объясняет.

— В 14-ть лет я пытался на уроке литературы читать вслух «Пророка» и неожиданно потерял дар речи. Речь моя через минуту восстановилась, я смог отвечать на вопросы учителя, но пережитый шок родил загадку «Пророка», которая вот уже более полувека не даёт мне покоя.

— И что вас так беспокоит в «Пророке»?

— Давайте, я сначала доскажу про шок. Посудите сами: стихи знаю, преподаватель меня поднимает и просит читать, а я и слова вымолвить не могу. Про себя — пожалуйста, вслух — нет. Каково? Если бы ещё он поставил двойку и закончил на этом, но нет. Он пригласил меня в преподавательскую комнату и дал понять, что за десять лет преподавания впервые встречается с тем, кто не может читать вслух «Пророка». При этом я вспоминаю, что задавая учить эти стихи, он впервые их не читал сам. А чтец, скажу я вам, был он отменный, особенно здорово декламировал Пушкина. Так я понял, что не один по каким-то непонятным причинам не могу читать вслух «Пророка».