Игорь Смирнов - Записки падающего

…Тут подлетел трамвайчик, одинарный, как бывает по выходным, и довольно плотно забитый, но я ловко внедриться сумел и даже взобраться выше по ступенькам. Всё на автопилоте. Вклинился в просвет меж пассажиров, чтоб каждый раз дорогу не уступать, а сам мысленно — по-прежнему в той исторической потасовке.

…Валька, значит, вопил: «Бей!..» — в настоящей истерике. А какое там бить, когда сразу пятеро против тебя! У тебя ведь не десять рук. И ты не Брюс Ли!.. Мелюзгой были, а как представишь — до сих пор не по себе. Очень трудно было заставить себя сопротивляться, когда явное поражение, — вот штука-то в чём.

Слава Богу, сепаратизм у нас в классе скоро выдохся. Первая битва оказалась и последней. Это из-за того всё, что ещё сильнее у нас процветал индивидуализм. Каждый был сам за себя. Классная всегда нас честила, что класс недружный, тяжёлый на подъём (точные её слова).

А Курочкин-то между прочим, знаешь, сейчас в уголовке, кажется, старший лейтенант…

И тут до меня дошло, что я уже не просто вспоминаю, — держу очередной разговор с Мандро, мысленное пишу письмо. И ещё дошло, что пора выходить, следующая — моя остановка. Так что опять не много сказать успел…

Они, все эти письма-разговоры, почему-то гладко льются в трамваях, особенно, если нишу удачную найдёшь… Ладно, выходить, так выходить. Хотя — зачем? почему именно здесь? — и сам понимал не очень-то.

Двинул по самому историческому в городе проспекту. Здесь только одноэтажные-двухэтажные дома. Не всегда действительно старые — некоторые просто под старину выстроены. В половине из них — лавочки и лавчонки. Небольшое чудо есть в одной: золотистый кран висит в воздухе на струе воды, истекающей в раковину-чашу. Поначалу — раньше — я всякий раз сюда заглядывал (и наверно, не я один). Подивиться. А после привык. Наверняка, там стеклянная трубочка или, может быть, проволока проведена в струе — она всю конструкцию и держит.

Сейчас другая точка, другая микро-Мекка, притягивает меня. Магазинчик, где разную разность продают: компакт-диски, кассеты, грампластинки и одновременно — обои и линолеум. А командует всем этим приятная такая девушка… женщина то есть, невысокая, худощавая, лет этак на восемь… да, на восемь — старше меня; с круглым, немного простодушным лицом с широко посаженными глазами. Поспевает и тут и там. Но крутится при этом, что твоя белка в колесе. Помню, когда я первый раз её увидел, она показалась мне рассеянной и усталой, — это вечером было, в конце дня. А потом я видел её не раз. И теперь даже знаю, как её зовут: Люба. Сначала я даже сомневался, так ли это, может, не то что-то услыхал? А потом кто-то опять назвал её при мне: Люба, — ну, я и воспрянул: не перепутал, значит. И тут же, вроде бы, и увидал: дурак. Табличка на стене: продавец Коносова Любовь Викторовна. Иногда заурядной наблюдательности не хватает!

Я уже купил у неё несколько кассет. И даже в компакт-дисках копался — с видом знатока. Как будто у меня и сидишник есть. Чёрт! Кажется, она уже меня разгадала, что нет у меня никакого сидишника. Для приличия, может, компакт какой-нибудь купить?

В музыке она не так чтобы очень — «Deep forest», бывает, с «Deep purple» путает, ну это от запарки, с кем не случается. А вообще уже поднахваталась, над коробками своими стоя, и кое-что может даже пояснить.

Как-то раз видел, два сопляка, пацаны, ну, третий класс, может, крутились у прилавка, и вдруг матюгнулся кто-то из них, так Люба не прикинулась, что не слышит, как большинство делают вид. «Ребятки… А ну-ка…» — тихонько, но решительно шикнула на них. И ребятки сразу язычок прикусили. Здорово это меня поразило.

Люба и сама, кажется, мать двоих детей. Так что педагогический есть опыт. На восемь лет старше…

Настроение у меня вдруг резко поднялось. Даже в походке вальяжности прибавилось. Шагал этак с ленцой, голову слегка задрав, как будто заглядывая в самую даль перспективы, где должны были реять церковные купола, золочёные, поигрывая на солнце. Сегодня я должен был войти и сказать: «Здравствуй, Люба». Честно признаться, никогда ещё я по имени её не называл, всё только «вы» да «вы». И спросить так же непринуждённо что-нибудь сверхредкое, каких-нибудь «They might be giants» 9 9 «Они могли бы быть гигантами» (англ.) — название группы , например…

Но думал-то я, походя, даже и не об этом, а просто перебирал разную мало значащую чепуху. Типа: точно буду вспоминать этот день с умилением лет через десять. С ума сойти, через десять лет! Это ведь уже другой век будет. Нет, скверно всё-таки в конце века жить, то ли дело было ещё лет тридцать назад — раздолье! А тут — новый век наступит и сразу как бы отменит нынешний. Или просто нынешний как бы морально устареет, так это, в общем-то, то же самое и есть. Ведь смешно же будет вспоминать: это в девяностых годах было… В прошедшем веке, почти при царе Горохе.

Уже и не только от вальяжности я замедлил шаг. Увидал спину Витьки Лопарёва, вышагивающего впереди. Так называемый товарищ по работе, практически ровесник и тот ещё жлоб. Валил себе очень неспешно вперёд, в дурацких спортивных штанах с косыми цветными полосками на левом колене и в сиреневой курточке с вышивкой «Chicago Bulls» на спине, на ходу чавкая мороженое. Пришлось мне чуть притормозить, чтоб не перегнать его. Просто не хотелось лишний раз глаза мозолить… А вдруг и он в магазинчик, микро-Мекку мою, завернёт? Тоже ведь меломан, «Сектор газа», кажется, обожает…

Нет, потопал дальше. А с темпа меня, собака, сбил. Не в том образе я вошёл в магазинчик. Думал больше о том, как в тамбуре за решётку меж порогами не зацепиться, — как-то зимой удачно ступил, поднял её на дыбы и застрял каблуком… А решётки той не оказалось вовсе — видимо, только зимой и нужна была. Люба болтала через прилавок с приятельницей и меня не заметила. Просто внимания не обратила. И я своё заготовленное приветствие проглотил. Подошёл тоже к прилавку, уставился на него, как будто смотрю компакты — они стояли в длинных картонных коробках вверх корешками, прикрытые стеклом. Выдержку некоторую сделал — будто ищу что-то очень важное (а они тем временем щебетали, делились про детей своих, в основном Люба: «… вот ведь и вечерами сидим с ней, занимаемся… Пока всё не сделаем… Я иногда говорю, так ты, если не понимаешь, оставь, лучше к учителю завтра подойди, спроси, она ведь объяснит… А она: нет, мама, я хочу сама… Вот такой трудный ребёнок…»), а потом поднял глаза на стеллаж у стены, с видеокассетами. Люба ведь и видео даёт на прокат. Тут мысль у меня одна стрельнула…

«Люба, — сказал я неожиданно громко и голосом этаким подловатым и развязным, так что она сразу воззрилась испуганно на меня. Своими широко расставленными простодушными глазами. — Здравствуйте… („Здравствуете“, — тут же профессионально сгруппировалась-подобралась она.) Скажите… э-э… у вас „Красная шапочка“ есть? Ну знаете, фильм такой, не для детей…»