Татьяна Лебедева - Осень нелюбви

— О да, особенно в середине книги есть один момент… — вставил Илюша.

— Это режиссер…

— Да что ж такое! Не угадал! — корчился от смеха на лавочке Илья.

Аня не выпускала из рук его шелковистые волосы.

Нам нравилось перебирать известные имена и тем самым чувствовать себя хоть на йоту причастными к гениальному творчеству, Великому Созиданию. Создать что-либо сами мы не могли, мы не умели пока даже любить.

За пятнадцать минут до закрытия метро мы встали со скамейки и пошли к ближайшей станции.

— Даш, он написал, что мы с ним дети индиго! — Аня сидела на кровати, не раздеваясь, и никак не могла прекратить эсемеситься с Илюшей.

Я уже сходила в душ и расстилала свою постель. Я ужасно устала, я давно, — наверно, еще с институтских времен, — столько не ходила пешком. Ноги гудели. Но в голове был счастливый туман, мне казалось, что город учит меня любить жизнь.

— Даша, я написала ему, что хочу с ним.

— Что хочешь? — спросила я.

— Ха-ха, — засмеялась она. — Он тоже мне задал вопрос: «Что?» — а я ответила: «Все!»

* * *

Так мы прожили с Аней в Киеве еще три дня. Днем гуляли по городу, по магазинам и паркам. Я побывала на Майдане, на набережной, в Лавре, покаталась на фуникулере. Мы кушали в Макдоналдсе, Салатерии, Мураками, пили кофе в Ароме и Чашке, искали Воннегута и «Маленького принца» для Илюши, слушали музыку, разделив наушники, обсуждали певцов, их новые альбомы, катались на метро и на такси — и никак не могли попасть в картинную галерею и оперу. В семь часов мы встречали Илюшу с работы — и продолжали вместе гулять по вечерним заведениям Киева. И снова он был хмурым и уставшим, и, казалось, что уже не будет так хорошо, как вчера. И так же, как вчера, после пары баночек пива или вина, или коктейля, или шампанского мы были самыми родными людьми, и нам втроем было беспечно и весело. А на ночь Анька читала мне Хэмингуэя, и я чуть не плакала в подушку.

В день перед моим отъездом мы поели с Аней гамбургеров в T. G. I. Friday’s, выпили там же по багама-маме и пошли на Крещатик встречать Илюшу. Погода все еще стояла чудесная! Бабье лето никак не хотело сдаваться и отдавать этот город холодной осени.

— Тебя не смущает, что Илюша много пьет? — спросила я Аньку.

— Я как-то и не заметила. — ответила она. — А ты считаешь, что много?

Я пожала плечами.

— Не знаю.

Вспомнила, как Анька говорила мне, что альтруист не замечает чужого эгоизма. Ее любовь не замечала его недостатков.

— Знаешь, он мне очень нравится, — сказала мне Анька. — Мне в нем нравится все, понимаешь? Его внешность, чувство юмора, ум, то, как он смеется, как целуется, даже когда про фьючерсы рассказывает, мне интересно! Наверное, у него есть недостатки, но для меня их как будто нет.

В этот вечер мы пошли на смотровую площадку у метро Арсенальная. Купили просекко и рафаэлки и устроились на самом краю обрыва лицом к сияющему огнями городу. Весь Киев, как на ладони, лежал перед нами в серой вечерней дымке. Илюша открыл просекко, сделал глоток и передал нам. Мы тоже сделали по глотку. Сквозь сгущающийся сумрак перед нами поблескивали купола Киево-Печерской Лавры. Дороги, освещенные фонарями, как нитки золотых бус, извивались в разные стороны, перекидывались мостом через Днепр. Мы пили вино и закусывали его рафаэлками. Аня и Илюша показывали мне исторические места Киева. Видишь вон тот монумент? Это Родина-мать. По проекту она должна была быть покрыта сусальным золотом. Как золотой Будда в Таиланде! От этого шика-блеска все же решили отказаться, но никто об этом не жалеет. Как говорится, — и слава Богу! А вон там сияет арка Дружбы народов! Некоторые верят, что если у одного подножья арки сказать что-то вверх по радуге, то это будет прекрасно слышно с другой стороны. Мы не проверяли. А на противоположном берегу была Лысая гора. Предполагают, что именно ее описывал Булгаков в «Мастере и Маргарите». Я старалась внимательно слушать, но в голову мне быстро ударил хмель, — и я почти ничего не запомнила из исторических сведений, городских легенд и историй о ведьмах и местах силы. Вскоре стали видны лишь отблески сияющего города в Днепре.

— Что будет с нами через десять-пятнадцать лет? — спросила Аня.

— Я буду мужчиной в расцвете сил, с окладистой бородой, а вы уже начнете стареть, — ухмыльнулся Илюша. — Это физиология: женщины стареют раньше.

— Ах, Илюша, ты порой просто невыносим, — ответила я. — Где твои манеры? Почему никто не занимался твоим воспитанием?

— Они пытались, но у них ничего не вышло! Я — Холден, черт его побери, Колфилд, я — бунтовщик, я говорю правду! — он патетически поднял бутылку в правой руке вверх.

— Нет, серьезно, — продолжала Аня. — Будем ли мы еще дружить? Станем ли богатыми, известными? Сколько нарожаем детей? А вдруг кто-то разочаруется в любви — и так и останется одиноким?

— А что для вас любовь? — спросила я их.

— Любовь — как ураган, который поднимает человека высоко над всем миром, — восторженно сказала Аня. — Ты чувствуешь себя самым красивым, самым умным, тебе все-все по плечу! Любовь превращает человека в гения.

— Или вырезает сердце ножом для сердцевины яблок, — добавил Илюша.

Он стоял лицом к ветру, и светлая челка трепетала у него над головой. Он был, как юный Вертер, разочарованный и немножко смешной.

— Я хочу в клуб, — неожиданно сказал он серьезным тоном.

И мы поехали танцевать в клуб. В этот мой последний вечер в Киеве мы решили развлекаться всю ночь до утра. Таксист отвез нас в самый центр города, где все было залито ярким светом. Золотые дома тянулись остриями в черное небо и были похожи на многократное повторение чудесного замка на заставке в мультфильмах Уолта Диснея.

Клуб оказался небольшим помещением, битком забитым людьми. Воздух и даже пол в нем вибрировали от громкой музыки. Под потолком крутился дискобол, и стены и люди под ним казались забрызганными люминесцентной краской. Свободных столиков не было, и мы стали у стойки.

— Что-то хотите? — спросил нас бармен.

Мы заказали коктейли. Выпив свой Космополитен, Анька потащила меня в гущу людей танцевать. После трех песен я вернулась к стойке отдышаться. Илюша потягивал через трубочку мохито. Я подвинулась к нему поближе.

— Ты влюблен в Аньку? — прокричала я ему на ухо.

— Почему ты об этом спрашиваешь? — ответил он вопросом на вопрос.

— Потому что она моя подруга, я люблю ее и желаю ей счастья.

— Любовь! — меланхолично сказал Илюша. — В моей жизни ее было слишком много! И слишком болезненно!

— Расскажи, что произошло?

Илюша сделал большой глоток мохито и придвинулся ближе к моему уху.

— С восемнадцати лет, три с половиной года, я встречался с девушкой. Я собирался на ней жениться, мы даже обсуждали детей, как она будет ходить беременная, как мы вместе состаримся. Я все ждал, когда окончу институт и найду работу, чтоб расписаться с ней. Но, как оказалось, ей все это было не нужно! Она меня бросила. Чихала она на меня! Сейчас живет с другим парнем. Вот такая любовь!