Татьяна Лебедева - Осень нелюбви

У нас в компании тоже ходили слухи о грядущих сокращениях, но как-то не верилось. Пока что сохранялись прежние объемы продаж, хорошо и вовремя платили зарплату, еще были в карманах деньги.

В офисе отменили только статью расходов на чай-кофе и сахар. Теперь мы раз в неделю сбрасывались, и Рома или Коля ездили в ближайший магазин и закупались там Гринфилдом и Нескафе. Конечно, к концу недели все это заканчивалось.

— Проклятая контора! — бубнил Родион, наливая себе седьмую за день чашку. — Дайте чайку кто-нибудь! И сахарку!

— Не-не-не, сахарку Родиону ни в коем случае не давать! — прыскал со смеху грузчик. — Человек ни разу в жизни у стоматолога не был, так что не надо и начинать! Что ж портить такие зубы!

У Родиона не было половины зубов, оставшиеся были железными.

— Вот сволота! — качал головой Родион, забирая у смеющейся Ларисы протянутый ему пакетик чая.

— И вообще, Родион, это еще разобраться надо, — продолжал Лёня, — кто довел офис до столь жалкого кризисного состояния! Кто потырил для дочек все ручки из офиса? Кто перетянул домой все фирменные пакеты? Кто у нас самое слабое звено?

Я смеялась вместе со всеми, — и это немного снимало напряжение и тревогу.

Но как-то в начале ноября, когда солнце уже редко появлялось на небе, затянутом серой непроглядной пеленой, когда очередное падение рубля нагнало страху на россиян, Рома приехал в офис вдребезги пьяным. Он тяжело проковылял своими длинными ковбойскими ногами мимо бухгалтера и Лоры, зашел в менеджерскую и с размаху упал на стул. В комнате сидели только Андрей и Коля. Андрей сказал Роме, что являться в таком виде на работу — это уже совсем никуда не годится, что он оштрафует Рому и лишит новогодней премии. На что Рома расхохотался и ответил: «Да какое это теперь имеет значение?! Андрей, да скажи уже всем! Будь хоть тут мужиком, а не карапулем». И дальше Рома, не стесняясь в выражениях, иронично смеясь и хлопая в ладоши, начал рассказывать Коле, что компания наша к Новому году обанкротится, что дело это уже решенное, наш филиал зароют к чертям собачьим, — и все окажутся на улице без выходного пособия. Он смеялся над Андреем и его желанием скрывать все до последнего, издевался над его обещанием новогодних премий, уверял, что Андрей еще в начале октября знал все о закрытии офиса, когда поехал утверждать бюджет на следующий год, а ему не выделили ни копейки. «Я ручаюсь, что нам даже положенные два оклада при увольнении не выдадут! И ты, карапуль, ничего не сможешь с этим поделать!» После этого Андрей и Рома подрались. Рома был выше и сильнее, но он был сильно пьян, поэтому силы их были приблизительно равны. Они швыряли друг друга по офисным столам, сломали стул и перевернули шкаф с рекламными брошюрами и выставочными материалами. Каким-то чудом в этом светопреставлении уцелели мониторы компьютеров. Коля пытался разнять Андрея и Рому, пока сам не получил кулаком по уху. Антонина Ивановна позвонила грузчикам, и те тотчас прибежали, но больше смеялись, чем разнимали дерущихся. В конце концов, Рому оттащили, и Лёня отвез его домой отсыпаться.

Я узнала об этом только вечером, когда вернулась в офис после очередного объезда территории. К тому времени Андрей с Колей и Антониной Ивановной успели убрать в менеджерской. От бушевавших пару часов назад страстей остались только сломанный стул и большая вмятина от кулака на двери. Говорили, что вмятину эту сделал не Рома и даже не Андрей, а грузчик Лёня. В пылу и экстазе он тоже принялся махать кулаками, выбрав своей жертвой изображение Лепса на календаре, который как раз и висел на двери. Я, кстати, всегда удивлялась, что делает у нас в конторе лицо этого импозантного певца, продающего оптику? Мне объясняли, что его очень любит глава нашей корпорации, и календарь вешался к его приезду, хотя это совсем не объясняло, почему он продолжал там висеть до сегодняшнего дня! Теперь календарь сняли из-за рваного разрыва, который тянулся от очков до полосатого костюма Лепса, и вмятина красовалась на двери, привлекая к себе внимание.

На следующий день Рома приехал на работу, чтоб написать заявление об увольнении по собственному желанию. Я застала его, когда он уже выходил из здания. Его хмурое лицо было серым и помятым, нос распух после вчерашней драки. Я улыбнулась ему, он хмыкнул и хотел пройти мимо меня к своей машине.

— Ром, подожди минутку!

— Я уволился, Даш. Больше не увидимся, — сказал он, не глядя на меня.

— Мне очень жаль, — я опешила.

— Прибереги свои соболезнования. Через месяц ты тоже не будешь тут работать.

— Да нет…

— Поверь мне!

— Я хотела сказать тебе…

— Даш, — прервал он меня. — Все уже неважно.

И сел в машину. Хлопнул дверцей — и рванул с места.

Я стояла и смотрела ему вслед. Неужели это всё? И мы так и расстанемся навсегда: он с обидой, я — с чувством вины. У меня не будет больше шанса поговорить с ним, ведь он не захочет меня видеть. И никакой возможности облегчить себе душу, примириться. А нужны ли ему мои покаяния и объяснения? Не больней ли ему было бы от них? Я не знала.

В смятении чувств я зашла в офис. Все были в сборе, кроме Андрея. В центре выставочного зала стоял грузчик Лёня и, размахивая кружкой с изображением феррари, призывал сослуживцев устроить допрос карапулю с целью выяснения дальнейшей судьбы фирмы и, соответственно, ее работников. Остальные его внимательно слушали.

— От лица всего нашего коллектива мы должны заявить начальству (а это вы сами знаете кто!), что пора прекратить относиться к нам, как к необразованному быдлу! — Лёня гневно скривился при этих словах. — Да, мы пролетариат, но мы имеем право! Мы хотим знать, что происходит, чтоб вовремя предпринять меры. Правильно я говорю, Родион?

— Абсолютно! — кивал головой завсклада.

— Так вот, у нашего любимого всеми Родиона, например, есть дети. И кто их будет кормить, если его выбросят на улицу? — продолжал Лёня.

Послышались одобрительные выкрики.

— А если он будет знать об увольнении заранее, то успеет подготовиться. Например, составит себе резюме! — тут уже Лёня не выдержал и прыснул со смеху.

Мне тоже стало смешно, когда я представила, что шестидесятилетний беззубый Родион будет устраиваться на работу по резюме: «Начало карьеры — 1970 г., колхоз „Заря“, должность — колхозник, достижения — в три раза повысил рождаемость в семье несовершеннолетней доярки из соседней деревни».

В это время в дверях появился Андрей. Он остановился, обвел глазами присутствующих — и все понял. Выглядел он устало, губы были бесцветными, под глазами лежали темные тени. Он казался еще меньше, будто тяжесть на плечах прижимала его вниз.

— Лёня, — сказал он хриплым голосом, — уступи-ка мне место.