Геннадий Беглов - Досье на самого себя

Мать Марка. Она стоит рядом. Маленькая, сухонькая. Никак не может приладить гребень в сбившийся волос.

— Вы не волнуйтесь, Эмма Яковлевна. С ним все в порядке.

— Вы — Виктор?

— Да, да, Виктор Костров.

— Так раздевайтесь… Что же вы стоите? Он в каждом письме о вас… Он всегда такой влюбленный. Вас освободили? У вас, кажется, тоже большой срок?

— Пришла бумага. Я писал Сталину много раз.

— Идемте, идемте сюда… Сейчас кофе… Вы, конечно, хотите есть? Нет, вы не махайте на меня руками… Я же вижу, что вам нужно есть.

— Эмма Яковлевна, милая, не…

— В «мешочек» два яичка… Вас там кормили яичками?

Схватила за руку, тащит на кухню, усаживает на плетеный стул и начинает порхать вокруг плиты, как девчонка.

— Вы — ленинградец… Я знаю. Но вы можете здесь пожить. Никаких церемоний! Я буду только рада… Часто температурит? Ай, вы же не скажете… Он, конечно, предупредил вас…

— Честное слово, Эмма Яков…

— Не лгите! Не лгите Эмме Яковлевне, все равно не поверю.

Как много общего между ними. Страшно похожи: и манера говорить — эти рваные фразы… И резкий жест.

— Сначала вы будете есть яички и пить кофе… Потом я буду допрашивать… Там действительно овощи? Он их терпеть не мог. Берите масленку… Несите в мастерскую — в столовой холодно…

Комнатой не назовешь. Это — зал с высоченным потолком. Два окна почти рядом. В углу — чучело обезьяны. Обезьяна держит в руке кисть, другой чешет подмышки.

Картоном завешены стены. На каждом куске картона — кусок Москвы: мост, бульвар, набережная, памятник, опять мост…

— Марик любил акварель и гуашь, — разъясняет Эмма Яковлевна. — Я выслала ему краски, он так просил. Он не очень худой?.. Неужели клопы? Это ужасно… Тонус?.. Да что вы, Виктор… Я же мать. Я-то знаю. Он всех обманывает… Он очень страдает… Но он не покажет этого никому, даже мне… Только подумайте! В тот день, когда он не вернулся домой… Его арестовали у Лаговских, и ему разрешили позвонить домой… Вы знаете, что он мне прокричал в трубку?.. «Мама, я еду в тюрьму! У меня будет новая тема!»… Как вам это нравится: «Новая тема»? А какие он пишет матери письма!.. Так пишут из Ниццы… «Стоит чудная погода. Пахнет кедром и птичьими гнездами»… Он ничего ни разу не попросил… Он, конечно, посылки раздает? Нет?.. Только не лгите… Да-да. Он не может иначе. Единственное, что его всегда беспокоит, — это деньги… Вы же знаете, как он любит деньги… Если бы вы только знали, Виктор, сколько денег он истратил на эти «деньги»… Как, не понимаете? Он разве не говорил вам о своей коллекции? Странно… У него богатейшая коллекция… Я ее берегу, конечно… Вы только посмотрите…

Она открывает картонные коробки, узкие и длинные, похожие на пеналы. На цветном бархате монеты. «На Валдае?.. Нет-нет. Он никогда не был на Валдае. Он выезжал из Москвы только один раз, в Казань. У нас там дальняя родственница. Нет-нет, вы что-то путаете. Или, скорее всего, Марик… Он же великий лгун и выдумщик. Уралов, вы говорите?.. Что вы!.. В нашем доме не было никаких Ураловых… Особенно с мотоциклами… Греческая монета? Совершенно верно… Он как раз и поехал за нею в то утро к Лаговским, к Фиме… Он возит ее с собой?.. Она у вас?.. Спасибо… Драхм… десятый век?.. Это он так сказал? Я сегодня же напишу ему… Я положу ее в эту коробку… Вы видите, Виктор, на ней написано: "Греция"!.. Но неужели клопы?.. Это ужасно…»

Об этих людях мне сказать более нечего. И потому только две справки:

1. Марк Живило скончался в той самой сельхозколонии в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом реабилитирован посмертно.

2. Э. Я. Живило умерла в пятьдесят шестом году. (Из официальной справки адресного бюро Москвы.)

В высотном доме, что на Калашниковской, живет Александр Фомин.

Шурик…

Бабьим летом сорок седьмого я встретил его здесь совершенно случайно перед отъездом в ковыльную степь.

— Моя хата не с края, — сказал чуть хвастливо старший лейтенант МГБ Фомин, кивнув на небоскреб. — Вещи вот никак не перевезу — некогда.

— Уже приступил? Где? — спросил я без интереса.

— Охрана Кремля. Но ты главного не знаешь?.. Помнишь Светлану? В столовке нашей работала… В школе. Блондинка такая…

— Официантка?

— Ну да.

— Смутно.

— Ну как же!.. Она наш столик обслуживала. Она еще так потешно не выговаривала «ш»: «Фурик», «фпионы». Помнишь?

Выглянула из памяти краснощекая с пышным бюстом… «Фурик»…

— А-а-а… Ну, конечно!

— Моя невеста.

— Ну и вкус у тебя.

— А что?

— Да нет… Ничего, — увернулся я от объяснений. — Людмила лучше.

— Вот дает! Что же ты от нее ушел?

— У меня от сладкого зубы болят.

В домоуправлении подтвердили, что Фомин Александр Яковлевич действительно проживает именно здесь, и квартира его находится на четырнадцатом этаже.

О том, что он женат на Светлане Степановне Рюминой (ныне Фомина), свидетельствовала запись, которую я легко прочел в домовой книге, через спину паспортистки.

«Заявлюсь вечером», — логично рассудил я. Днем он на работе, а разводить тары-бары с этой краснощекой бессмысленно.

Я пошел бродить по Москве.

Меня не миновала и на этот раз необъяснимая странность, которую я замечал за собою и позже. Эту странность подтвердили мне и многие другие люди, приезжающие в Москву.

Зачем бы человек ни приехал сюда: по делам ли командировки, в гости ли к другу или просто проездом, имея час-другой… — человек этот, покружив с целью или бесцельно по городу, обязательно выйдет сюда… К стене.

У елочек концы веток окрашены патиной — цветом Вечности.

Иду мимо. Вдоль стены. Как и тогда — на параде.

Раз-два! Раз-два! Взмах руки… Глаза смотрят на Мавзолей. Кровь знамен… Ветерок за ворот… А рядом плечи, мускулы, загорелые лица, взволнованные и чуть напряженные. Раз-два! Еще шаг, еще… Вот он!! Машет рукой…

Стою у Мавзолея. Стою совсем близко. Вижу винты в дверях.

И летит мимо глаз на жуткой скорости лента времени… Не удержать, не исправить, не начать снова…

Коридор буквой «Г»… Голая мама в тазу… Отец стучит сухарями… Под зеленым ватником кобура с наганом… Среди вороха одеял глаза Верочки… «Это что, спички?»… Фланелевый шарф и мальчишкины руки, перепачканные углем… Гипсовый Марк…

— Он в яме был! В яме!..

Лагерный хор. Слова из поганых ртов:

— «Страна моя-я-я!!!..»

— Сомнут тебя, Витенька, — шепчет Томка холодными губами.

— Га-га-га! — гусиные головы из корзины…

— Уважаемый, не подскажете… Нам до почты надобно.

— Идемте… Мне в ту же сторону.

— У нас там найдется что? Разогрей…

Светлана уходит на кухню.

Я сижу за обеденным столом, верчу в руках солонку.

— Значит, сбежал? — вторично спрашивает Фомин, заправляя нижнюю рубашку в пижамные брюки.