Альфонз Беднар - Современная словацкая повесть

Я схватил кружку, до половины наполненную сливовицей, и ринулся в комнату, чтобы влиться в общий гам. Никто даже не заметил моего появления.

Кому не известно, как легко порезаться, когда бреешься чужим лезвием в чужой квартире, но наиболее-то чужим оказываешься сам себе, как усталый, измученный язык — зубам.

Я оценивал ситуацию, Лена потягивалась в бездетной супружеской постели, заманивая меня к себе. Муж с хмурым видом собирался на работу. Да, он предпочел бы, чтоб мы вышли вместе. Еще и поэтому я хотел, чтоб он слышал наши голоса, но не слова.

— Первым делом устроишь мне в Братиславе жилье, — рассуждала Лена. Да, мое предложение жить вместе обрадовало ее как новая игрушка. — Наконец-то мы заживем как хорошие муж и жена — ты в своей, я в своей квартире. Захочешь меня — постучишь. Заскучаю я — позвоню тебе.

— Эта система развалится еще до того, как мы окажемся вместе, — запротестовал я больше из вежливости и перевел разговор на другое: — О чем вчера был такой горячий спор?

— Да ни о чем… Почему развалится?

— Хм! У каждого из нас будет своя компания по интересам — половым и прочим… Не помнишь? Этот, из техникума, объяснял мастеру, а твой муж поддакивал.

— Пьяные бредни.

— Можно подумать, что ты не пила!

— Я-то помню, а вот у тебя провал в памяти, не дырка, а целая дыра во вселенной! Черная дыра!

— Пусть будет твоя правда! — Остальные слова я проглотил, пожирая глазами три темных пятна под Лениной чисто символической ночной сорочкой; они безжалостно атаковали мои чувства. Лена раздвинула шторы и села ко мне на постель. У меня задрожал подбородок.

— Элементарно простая теория. Не знаю, найду ли я точные слова, но ты уж соображай сам и подставляй, какие нужно. Политехник утверждал, что не видит разницы между философскими системами. Во-первых, мол, потому, что каждая из них оперирует разными понятиями, каждая как бы изъясняется на своем собственном языке. И в слова, внешне одинаковые, вкладывается различное содержание. Он, например, говорил о слове «время» и различных его толкованиях. А во-вторых… Что же было дальше? — Она взяла мою руку и положила себе на сердце. Тут щелкнул замок в передней. Лена спокойно встала, медленным, танцевальным шагом двинулась к супружеской постели, не прерывая объяснений и ни малейшим изменением интонации не выдав, что никого не ждала. — И еще он заявил, что любая философия, собственно, по-своему права и что все они в совокупности представляют собой единую мудрость человечества. Если две разные системы спорят между собой, это не значит, что обе не правы. Но когда он заговорил, что один плюс один — это и два, и одиннадцать, два из троичной или десятичной системы и одиннадцать из парной, что-то в этом роде, вот тут я перестала понимать.

— Так оно и есть, — сказал я и пальцем указал на дверь в прихожую, где раздавался нарочитый шум. Лена игнорировала мой намек.

— А еще один плюс один — это два и в то же время не обязательно два, и вообще не два.

— У тебя такая хорошая память?

— Ты проверяешь меня, а сам-то тоже все это помнишь?

Я не ответил, потому что вошел муж в нижнем белье и полез к ней под одеяло. Он взял отгул в счет отпуска.

Лучше и не сопротивляться! Да, совет дороже денег, ну вас всех! Лена провожала меня на вокзал как близкого родственника! Мы молча прихлебываем кофе и радуемся расставанию.

Потом заговорили о художнике Дюро Бубче, который прославился скульптурными композициями для фонтанов: каменные голуби на головах ребятишек, утки, плавающие в воде, еще три голубя украшают парапет фонтана.

— Дюро опять что-то выдумал — решил выставлять свои картины по одной. Он живет на первом этаже, окна выходят на улицу, одно он переделал в дверь и устроил персональную картинную галерею. Жена его выступает в роли кассирши, экскурсовода и сторожихи, за это он положил ей восемьсот крон жалованья.

— Сделал фигуру и голубей, которые будут ее обсиживать?! — Лена презрительно фыркнула, а я продолжил нашу беседу словами Дюро Бубчи:

— Я не собираюсь рекламировать себя и расхваливать, я просто хочу говорить о себе.

— ?!

— Мне бы жену вроде тебя. Твой прототип, мне кажется, я ношу в своем сердце.

— Иван, ты меня любишь? — развеселилась Лена.

— Наверное.

— В таком случае мы больше не увидимся. Подобные сумасбродства — не для меня. Да и не для тебя.

— Испугалась? Когда ты стала пуганой вороной?

— Восемнадцать лет я была блондинкой, — улыбнулась Лена, — и пошел-ка ты к чертям собачьим, еще и насмехаться будешь!

— Меня спасает леность мысли. — Я понемножечку закипал, видя, что она намерена читать нотации, поучать. — Твой локатор настроен не на меня, в этом все дело.

Мы помолчали. И еще помолчали.

— Сначала устроишь тарарам, а потом улизнешь мыслью туда, где она не запнется о пень…

— Я исправлюсь, — пообещал я, но это уже не имело значения, потому что подходил поезд.

— Мы и поссориться не успели. — И она поцеловала меня, словно птица клюнула закрытое окно.

Ну и ладно.

В поезде мне снилось, что я как бы понарошку умер: поменялся одеждой с похожим на меня мужчиной, который попал с машиной в аварию. У мужчины — нередкий сюжет во сне — неузнаваемое лицо. До этого я жил в малолюдном чешском пограничье, а поскольку прежде был знаменитой личностью, после моей мнимой смерти на родине мне поставили бюст. Я вернулся в родные места и водил людей смотреть мой бюст (в расчете на то, что они меня узнают, а?), но когда мое разоблачение стало неотвратимым, я снова смылся в тот пограничный госхоз, потому что боялся жить под своим настоящим именем, в своей настоящей жизни…

Черные дыры подстерегают нас не только во вселенной…

Вспомните хотя бы, с какими чувствами читаем мы собственный гороскоп!

Вроде бы и не веришь, а все-таки чего-то ищешь. Сознаешь, что это игра, но лестные прогнозы тебя радуют, а что не нравится — отметаешь.

Статья «Как человек принимает преждевременную смерть». (Преждевременную? Вроде моей?)

И я читаю о тех, кто узнал, что умрет намного раньше, чем рассчитывал. Например, я.

Читая дальше, выясняю, что уже вышел из состояния шока, устоял перед жестокой вестью о своем скором исчезновении.

1. Читаю, что воспринимал этот факт как абсурдную, чудовищную ошибку. Меня, именно меня уничтожит рак! Это не случайность, а глупая, обыкновенная ошибка, из тех, что происходят сплошь и рядом.

2. Потом я поверил в неизбежность. Читаю: после этого я разъярился.

3. Затем свожу счеты с судьбой, и меня охватывает беспощадная депрессия. Страшно ли такое? Потом я смирюсь, начну опускаться, дичать. И наконец читаю свой же эпиграф: «Все гиль и тлен».