Дэвид Уоллес - Бесконечная шутка

Дуэт канашек с цветами, гнавшийся за Ленцем, обходит машину и тоже отрывается от нее в их направлении. Теперь справа от Гейтли в периферийном зрении от группы отрывается Эстер Трейл и сверкает пятками в ночь по лужайке и за № 4, размахивая руками и вопя, а из черного хода за изгородью Эннет-Хауса появляются Минти, Макдэйд, Парьяс-Карбо и Шарлотта Трит, суетятся среди швабр и старой мебели на задней веранде Эннета, смотрят, и на крыльце Сарая через улочку возникает пара кататоников помобильней, уставившись на очевозможность, и все это сбивает с толку мужичка, который так и бросает резко Штуку то туда, то сюда, стараясь потенциально приструнить как можно больше людей. Два иностранца, которым нужна карта Ленца, медленно надвигаются через свет фар «Монтего» туда, где Ленц прячется за щитом-Гейтли. Самый крупный, который такой крупный, что его луайская рубашка даже не застегивается до конца, с усами Ленца, говорит наигранно-рассудительным голосом, всегда предшествующим серьезным махачам. Он читает боулинговую рубашку Гейтли в свете фар и рассудительно говорит, что у Лося еще есть шанс уйти от того, что у них к нему нет претензий, у них. Ленца поносит потоком восклицаний и увещеваний в правое ухо Гейтли. Гейтли пожимает плечами, будто у него нет другого выхода, кроме как остаться. Грин просто смотрит. Гейтли приходит на ум, что по рекомендации «Белого флага» ему следует – и пофиг, как это будет выглядеть – упасть прямо здесь и сейчас на колени на залитый светом асфальт и просить совета Высшей силы. Но он по-прежнему стоит, с щебечущим Ленцем в своей тени. Под ногтями Ленца на плече Гейтли подковки высохшей крови, и от него исходит медноватый запах не одного только страха. Гейтли приходит на ум, что если бы он сразу же, как и хотел, взял мочу у Ленца, то всего этого абзаца не было бы. Один из канашек держит ленцевские маскировочные усы как нож. Ленц ни разу не спросил время, заметьте. Затем второй канашка опускает руку, и в этой руке со знакомым щелчком возникает блеск уже настоящего ножа. При этом звуке ситуация становится еще более автоматической, и Гейтли чувствует, как по телу разливается тепло адреналина, когда субдуральная иголка глубже встает на давно забытую заезженную дорожку. Теперь, когда драки не избежать и все радикально упростилось, границы стираются. Гейтли – всего лишь частичка чего-то большего, что не может контролировать. Его лицо под светом левой фары скривилось в боевом выражении свирепого хорошего настроения. Он говорит, что сегодня отвечает за этих людей на этой частной земле, и не может уйти, хочет он того или нет, и можно ли все обсудить спокойно, а то он не хочет драться.

Он дважды очень отчетливо повторяет, что не хочет драться. Он уже не сомневается, правда это или нет. Он смотрит на пряжки ремней с кленовыми листьями – ложный выпад тут не поможет. Бугаи качают гривами и говорят, что дезуродуют этого подлого batard, что этот sans-Christe batard убил какого-то то ли Pepe, то ли Bebe, и если у Лося есть какое-то самосохранение, он бы валил себе от того, что в его обязанности вряд ли входит встать то ли под фраппе, то ли под фроппе за этого больного трусливого американового batard в женственном парике. Ленц, с чегото взявший, что это бразильцы, высовывается из-за Гейтли и называет их maricones, и говорит, пусть они отсосут его batard, вот что. У Гейтли еще остались последние границы, он почти жалеет, что чувствует такое свечение знакомого тепла, волну почти сексуальной компетенции, когда двое отвечают на оскорбления Ленца криком, разделяются на локоть, все больше ускоряют шаг, словно с неудержимой инерцией, но по глупости слишком близко друг к другу. В двух метрах от них бугаи бросаются, роняя лепестки и унисонно проревев что-то на канадском.

Тут всегда бывает, что мир всегда одновременно ускоряется и замедляется. Улыбка Гейтли ширится, когда Ленц пихает его вперед, чтобы оттолкнуться и унести ноги от ревущей атаки бугаев. Гейтли пользуется ускорением толчка и впечатывает огромного канашку с усами в руках в канашку с ножом, который падает с уфом выдохнутого воздуха. Первый канашка ухватился за боулинговую рубашку Гейтли, и рвет, и бьет Гейтли в лоб и громко ломает себе руку, отпустив Гейтли и хватаясь за свою ладонь. От удара Гейтли окончательно перестает думать в каких-то духовных категориях. Гейтли берется за руку со сломанной ладонью, которую противник держит перед собой, и, не спуская глаз со второго канашки на земле, перебивает об колено, и когда мужик припадает на колено, Гейтли берет сломанную руку и делает пируэт, и заламывает за спину бугаю, и упирается кроссовкой в цветастую спину, и жмет вперед, так что раздается жуткий хруст и он чувствует, как рука выходит из сустава, и раздается истошный иностранный вопль. Канашка с ножом, лежащий на земле, режет Гейтли по икре сквозь джинсы, грациозно перекатившись налево и начиная подниматься, на одно колено, с ножом перед собой – мастер поножовщины, так просто к нему не подойдешь. Гейтли делает ложный выпад, широко шагает и вкладывает весь вес в канканный пинок, который попадает точно под бороду канашки и громко ломает большой палец Гейтли в кроссовке, и отправляет мужика в полет в свете лучей от фар, и слышится металлический «бум» его приземления на капот «Монтего» и стук и звон ножа где-то дальше по улице за машиной. Гейтли на одной ноге, схватился за большой палец, и порезанная икра горячая. Его улыбка широкая, но безличная. Невозможно, вне постановочного киноразвлечения, драться с двумя сразу; тебя убьют; секрет драки с двумя в том, чтобы надолго вывести одного из строя и успеть заняться вторым. И этот первый, покрупнее, с критическими проблемами с рукой, теперь обнял себя и катается, пытаясь встать, все еще, парадоксально, не выпуская белых усов. Видно, это реальный махач, потому что никто ничего не говорит и звуки от окружающих сократились до звуков как на трибунах, и Гейтли подскакивает поближе и здоровой ногой дважды пинает канашку в большую голову, а потом, даже не думая, передвигается к его ногам, разбрасывает их и всем весом падает коленом на его пах, что приводит к неописуемому звуку бугая, и крику Дж. в. Д. над головой, и глухому треску с лужайки, и Гейтли так сильно бьет в плечо, что он разворачивается на колене и чуть не заваливается, и плечо тут же горячо немеет, почему Гейтли и понимает, что в него стреляли, не били. Раньше в него никогда не стреляли. «ЗАСТРЕЛЕН В ТРЕЗВОЙ ЖИЗНИ»большими заголовочными буквами пробегает у него перед внутренним взором как медленный поезд, когда он видит, как третий канашка с заломленной шапкой и перекошенным от кордита канашкиным лицом в профессиональной стойке с торчащим локтем выцеливает большую голову Дона с лужайки № 4 бессветным оком дула, и лобковый завиток дымка из просверленного ствола, и Гейтли не может сдвинуться и забывает, как молиться, и вдруг дуло, расцветая рыжим, дергается зигзагом вверх и в сторону, когда старый добрый Брюс Грин хватает канашку сзади в полунельсон, одной рукой влезая в цветочное ожерелье, а другой выкручивая выставленный локоть вниз, а Штуку – вверх от головы Гейтли, пока та расцветает глухим треском просверленного ствола. Первым делом, когда тебя подстрелят, хочется сблевать, чем, кстати говоря, и занимается канашка покрупнее с пахом под шлакоблоком колена Гейтли на свою бороду, и цветочное ожерелье, и на бедро Гейтли, пока Гейтли все еще балансирует на одном колене на паху бугая. Дама в беде зовет на Помощь. Теперь раздается сочный хрясь, когда Нелл Гюнтер на лужайке в пару прыжков подскакивает ближе и вваливает перехваченному Грином канашке в лицо каблуком берца, и с мужика слетает шапка, и голова подается назад и бьет в лицо Грина, и раздается щелк сломанного носа Грина, но он все равно не пускает, и мужик обмякает вперед в паркинсоновском книксене человека в твердом полунельсоне, пока старый добрый Грин все еще сжимает задранную руку со Штукой, будто они в танце, и не пускает, даже чтобы зажать хлещущий нос, и вот теперь, – заметьте, только когда канашка нейтрализован, – с завыванием из тени изгороди вылетает Ленц, и скачет, и валит канашку и Грина наземь, и вот они уже бесформенная куча-мала из одежды и ног на лужайке, а Штука пропала из виду. Кен Эрдеди так и не опускает руки. Гейтли – все еще на колене на тошнотворно размягченном паху канашки, – Гейтли слышит, как второй канашка пытается сползи с капота «Монтего», и подскакивает, и пытается устоять. Джоэль в. Д. так и вопит что-то односложное явно не из своего окна. Дон подходит к переднему бамперу «Монтего» и аккуратно пробивает амбалу по почкам здоровой рукой, и берет его за густые иностранные волосы, и затаскивает назад на капот, и начинает молотить о лобовуху «Монтего» башкой. Он вспоминает, как жил в роскошно обставленных апартаментах Северного побережья с Дж. Факельманом и Т. Кайтом, и как они постепенно обирали квартиры и продавали предметы мебели, пока не ночевали в совершенно голых стенах. Грин поднялся с окровавленным лицом, а Ленц лежит на лужайке, накрытый вместе с третьим канашкой пальто, и Кленетт Х. и Йоланда У. уже вскочили, и ни фига не приструнены, и окружают их и солидно обхаживают каблуками ребра канашки, а иногда, если повезет, и Ленца, твердя «Маза-фака» и опуская ногу на каждое «фа». Гейтли, кренящийся набок, методично долбит косматой башкой канашки в лобовуху с такой силой, что на ударопрочном стекле появляются паутиные звездочки, пока в голове что-то не поддается с каким-то жидким хрустом. Весь капот и рваная рубаха Гейтли в лепестках с ожерелья бугая. Джоэль в. Д., в махровом халате, газовой вуали и все еще сжимая зубную щетку, вылезает на балкончик снаружи окна пятиместной женской и на дохлый айлант перед ним, и спускается, обнажая чуть ли не два метра зрелищно необезображенного бедра, выкрикивая имя, не фамилию, Гейтли, что ему очень нравится. Гейтли бросает самого здорового канашку лежать на тарахтящем капоте с головой в растрескавшемся углублении в форме головы на лобовом стекле. Кену Эрдеди приходит в голову, пока он глазеет на дуб над поднятыми руками, что Дон Гейтли, судя по всему, нравится этой обезображенной девушке в вуали во внеклассном плане. Гейтли, несмотря на палец и плечо, все это время не терял совершенно делового вида. Излучал какую-то беловоротничковую ауру бодрой компетентности и хладнокровия. Эрдеди обнаруживает, что ему нравится так и стоять с поднятыми руками, обозначая статус некомбатанта, пока афроамериканки матерятся и топчут, а Ленц катается вокруг бессознательного мужика, осыпая его ударами и приговаривая «Вот так, вот так», а Гейтли пятится от второго товарища в лобовом стекле к первому товарищу, которого обезоружил сразу, теперь с пустой улыбкой, как у хеллоуинской тыквы. Чандлер Фосс примеривает клетчатую охотничью шапку третьего товарища. От № 4 доносится такой звук, будто кто-то пытается выдавить выгнутое окно. С этаким пружинистым звоном взлетает СПМ «Эмпайр» и свистит над головой, взбираясь выше, его навигационные огни, как рождественская гирлянда, мигают красным и зеленым, пока Дон