Людмила Штерн - По месту жительства

Хриплый голос из репродуктора сказал:

— Начинаем вечер знаменитой певицы Жюльетт Греко. Песни ее посвящены вечной теме — любви. Но это не радостная любовь вступающей в жизнь молодой девушки. Это песни о трудной, горькой, подчас трагической любви. Тексты песен написаны специально для певицы ее друзьями — известными поэтами и философами Франции: Элюаром, Кокто, Сартром. (В этом месте по залу пронесся восхищенный шепот, — элита дорвалась до экзистенциализма).

Пианист тихо заиграл, создавая необходимый лирический настрой. Репродуктор откашлялся и продолжал.

— Певица поет свои песни по-французски, поэтому перед исполнением мы будем переводить тексты на русский язык, чтобы вы могли уловить их глубокий философский смысл. Первая песня называется: «Давай же!»

«Я люблю тебя, но сплю с другим. Ты любишь меня, но спишь с другой. Давай же… убьем их и будем спать вместе!»

Исполняет Жюльетт Греко.

Давным давно, когда Иосиф Бродский не был всемирно известным поэтом и академиком и не опубликовал еще ни единой строчки, — он зарабатывал на жизнь чем попало. Вылитый Джек Лондон. В частности, работал и техником-геологом. В этом смысле мы с ним как бы коллеги, что наполняет меня понятной гордостью.

Между прочим, в 1964 году советское правительство забеспокоилось, что Иосиф зарабатывает недостаточно и не может прокормить себя. Доказав этот печальный факт на двух судах (закрытом и открытом), власти сослали Бродского в деревню Норинскую Архангельской области, где, по их мнению, поэт мог бы легко свести концы с концами.

Однажды Бродский попросил меня устроить его в геологическую экспедицию. Мой шеф, унылый мужчина по имени Иван Егорыч Богун, пожелал лично побеседовать с будущим сотрудником.

Я позвонила Иосифу:

— Приходи завтра на смотрины. Прихорошись, побрейся и прояви геологический энтузиазм.

Бродский явился обросший трехдневной щетиной в неведомых утюгу парусиновых брюках. Нет, франтом он в те годы не был…

Итак, Иосиф плюхнулся, не дожидаясь приглашения, в кресло и задымил в нос некурящему Богуну смертоносной сигаретой «Прима».

— Ваша приятельница утверждает, что вы любите геологию, рветесь в поле и будете незаменимым работником, — любезно сказал Иван Егорыч.

— Могу себе представить… — пробормотал Бродский и залился румянцем (в юности он был мучительно застенчив).

— В этом году у нас три экспедиции: Кольский, Зауралье и Магадан. Куда бы вы хотели?

— Абсолютно без разницы, — хмыкнул Иосиф и схватился за подбородок.

— Вот как! А что вам больше нравится, — картирование или поиски и разведка полезных ископа…

— Один черт, — перебил Бродский, — лишь бы вон отсюда!

— Может, гамма-каротаж? — не сдавался начальник.

— Хоть — гамма, хоть — дельта, — не имеет значения, — парировал Бродский.

Богун поджал губы.

— И все-таки, какая область геологической деятельности вас интересует?

— Геологической? — переспросил Иосиф и хохотнул.

Богун опустил очки на кончик носа и поверх них пристально взглянул на поэта. Под его взглядом Бродский совершенно сконфузился, зарделся и заерзал в кресле.

— Позвольте спросить, — ледяным тоном произнес Иван Егорыч. — А что-нибудь вас вообще интересует?

— Разумеется, — оживился Иосиф. — Еще как! Больше всего меня интересуют проблемы духа… как бы объяснить вам попроще… Точнее, сейчас меня занимает метафизическая сущность поэзии…

Наконец-то предмет беседы заинтересовал Бродского. Он уселся поудобнее и собрался было развить свою мысль, но ошеломленный Богун пробормотал: «Минуточку», привстал с места и поманил меня рукой.

— Пожалуйста, будьте добры, проводите вашего знакомого до лифта.

— Выходя вслед за Иосифом из кабинета, я обернулась. Иван Егорыч глядел на меня безумным взором и энергично крутил пальцем у виска.

Однажды в супермаркете, в отделе деликатесов образовалась очередь. Она возникла не из-за медлительности продавца, — он был расторопен, и не из-за появления необыкновенного деликатеса. А выросла эта очередь благодаря маленькой старушонке, делающей свои покупки с невероятной тщательностью и определенно получающей от этого великий «фан».

— Can I help you? — любезно спросил продавец. Старушка просияла, несколько раз прошлась вдоль прилавка, разглядывая яства, и, наконец, решилась:

— Скажите, детка, что вы думаете об этом копченом языке?

— Я думаю, что он великолепен.

— Правда? Вы уверены? А то я пригласила на ланч мою приятельницу Мериам, вы представить себе не можете, какая она разборчивая…

— Ваша подруга Мериам будет довольна, — твердо обещал продавец.

— Ну, ладно, на вашу ответственность… четверть фунта.

— Что-нибудь еще, мэм?

— Погодите, не так быстро… да, вот что… лососина. Это просто позор, как дорого вы дерете. Но… придется купить… В прошлый вторник у Гофманов было полно лососины.

— Сколько вы желаете, мэм?

— That is a good question… Что вы скажете о четверти фунта?

— Прекрасная мысль! — обрадовался продавец. — Итак, четверть фунта.

— Wait a minute… Лососину покупает каждый, у кого нет воображения. А что, если взять «шримпы»?

Сзади невозмутимо дожидались 9 человек. Меня разобрало любопытство, когда же они начнут роптать и когда разъярится продавец. Я засекла время. Между тем наша героиня в розовых брюках и фисташковой блузе сконцентрировала свое внимание на ветчине.

— Вот тут у вас шесть сортов ветчины, а по мне они все на один вкус. Почему?

— Не знаю, мэм, я не ем ветчины.

— О, извините, ради Бога, я не хотела вас обидеть. А как насчет рубленой селедки?

Она постучала ручонкой по прилавку, — зазвенели браслеты и в глаза мне ударили лучи как бы бриллиантовых колец.

— Многие люди любят рубленую селедку, — в голосе продавца прозвучала первая тоскливая нота.

— Неужели? Очень странно. Я ее в рот не беру. Я как раз подумываю о маслинах. Как вы считаете, какие лучше: зеленые или черные?

Я сделала рейд вдоль прилавка, вглядываясь в лица: они улыбались.

— Теперь самый важный момент — сыр. Вы убеждены, что «бри» первоклассный?

— Могу поклясться, — пробормотал продавец.

— А почему же он на «сейле»? Это меня настораживает. Ну, да ладно… полфунта… нет, лучше четверть.

— Что-нибудь еще, мэм?

— Не знаю, прямо… Может быть паштету… совсем чуть-чуть.

Продавец ринулся к паштету, но был остановлен.

— Да нет, не беспокойтесь, я раздумала. — Она уставилась на халву.

Продавец прикрыл веки, как засыпающий воробей. Мне показалось, что он вот-вот упадет в обморок. Очередь добродушно улыбалась.

Халва старушку не пленила, и она переключилась на творог.

— Я раньше у вас «фарм-чиз» покупала, а теперь моя соседка миссис Кэмбл показала мне одну итальянскую лавку: там потрясающая рикотта! Так что творога я брать не буду.