Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

«Когда мы впервые там появились, я понял, что такое состояние шока, — рассказывает Андрей. — Это скорее напоминало декорацию для фильма Тарковского, а не будущий стерильный комплекс. По огромному помещению с воем гулял ветер, оконные проемы зияли пустотой, кучи хлама. А на груде полуистлевших бумаг стоял маленький кактус, живой. Единственный символ надежды».

Я читал статью, а в ушах звенел голос Ивашкина. Командир снова свалился с неба, как тогда во Владике. Я закрыл глаза, вспомнил запах освежителя воздуха «Лесной» и мысленно пожал протянутую мне из ниоткуда руку. Потом я заварил чайку, придвинул клавиатуру поближе и уселся писать эту историю.

Франкфурт 2007

В маленькой комнатке на четвёртом этаже здания суда на Рёмер Платц проходят экзамены на знание немецкого языка. Здание, где идут экзамены, большое и красивое, мне почему-то кажется, что раньше здесь должен был жить какой-нибудь князь или герцог. А может, кто знает, здесь принимались решения, от которых зависела судьба целых народов. Ведь в стоящей напротив церкви действительно заседал первый немецкий парламент, о чём гласит подлинная мемориальная надпись.

Здание суда украшено выразительными скульптурами. Два каменных героя с мускулами культуристов держат на усталых спинах балкон у входа. Кажется, правильнее называть этих культуристов кариатидами. Или кариатиды это женские фигуры? Теперь в здании заседают бесчисленные чиновники, подпирая своими спинами стенку с внутренней стороны. Они тоже кариатиды.

На экзамен пришло десять человек. Десять кандидатов в бюргеры. Четверо молодых турок, палестинец, беженец из Иордании, негр, утверждающий, что он из Африки, один с виду не то румын, не то поляк в кепке и с книгой под мышкой. Ещё три человека держатся вместе, они познакомились пару лет тому назад, тогда они жили в одном общежитии. Турки весело смеются, у самого весёлого из них иногда мобильный телефон играет Моцарта. Тогда весёлый турок закрывает ладонью одно ухо и кричит в телефон отрывистыми фразами. Не то поляк, не то румын отошёл в сторону и уткнулся в книжку.

Русских переселенцев сразу отличишь по одежде, по плохой обуви, по косынкам на головах у женщин, по золотым коронкам во рту, по старомодным пластмассовым оправам очков. Сейчас они стоят и негромко разговаривают: полнотелая тётя Маша Коноваленко из Кустаная с сыном Колей, болезненного вида. Оба в потёртых джинсовых куртках. Рядом с ними небритая личность кавказской наружности. Это их знакомый Зураб Сванидзе в плаще из настоящей кожи и с шарфом вокруг мощной шеи. Он утверждает, что отдал в Стамбуле за плащ тысячу долларов.

Сванидзе купил в Нальчике липовые свидетельства о рождении себе и всем ближайшим родственникам. Теперь он еврей по линии деда и жертва грузинских нацистов. Жертва гоняет машины из Германии в Грузию, Прибалтику и Россию, хорошо зарабатывает. Правда, дело рискованное. Только с надёжными людьми можно работать. Тётя Маша устроилась в прачечную, ходит туда три раза в неделю. Сын её, Колька, нигде не работает, подрабатывает, где получится. Ему всего 19 лет, он хочет купить машину и копит деньги на БМВ.

Сванидзе жалуется, что никто в семье, кроме него, не хочет брать немецкого гражданства:

— В Америку полететь, друзей навестить — виза, в другие страны — опять виза. Надо брать гражданство, пока немцы не передумали. А жена не хочет, дочь не хочет. Зять сперва говорит: «Хочу». А как узнал, что русский паспорт отдавать надо, говорит: «Не хочу». Говорит: «Одни убытки». Я говорю: «Какие убытки? Убытки — ноль. Был один паспорт, станет два. Русский паспорт в Абхазии купишь».

— Ты что, князь? — я говорю. — Поедешь и купишь. Хорошие люди везде есть.

Тётя Маша соглашается. Зачем спорить? Она кивает. С Зурабом никак нельзя ссориться, мало ли что. У тёти Маши своя история.

— Мой Колька тоже идти не хотел. Лентяй, придурок, — я ему говорю, — что значит, ты не хочешь? Немцем нормальным стать не хочешь? Не хочет он. Надо будет — захочешь, а не захочешь — заставлю я всё равно тебя.

Зураб и тётя Маша молчат, турки громко смеются, мобильная трубка верещит Моцарта. Колька стоит в стороне, смотрит в окно и дёргает головой вправо. У него лёгкий нервный тик.

— Хоть бы ты, Зураб, моего Кольку тоже к какому рабочему делу пристроил. Может, в напарники его взял, он парень честный, на любую работу готовый.

— Сейчас нет пока работы, может через месяц. Не обещаю, — Сванидзе морщится.

Тётя Маша о каждой ерунде должна сама думать. Если не она — всё рухнет. Муж давно умер, пьяница. Теперь вот на ней и хозяйство, и Колька, балбес. Зураб какой-никакой, а бизнесмен. Может и Кольку в люди выведет, чем чёрт не шутит. Тётя Маша с любовью смотрит на колькину фигуру. Сын, так ей хочется думать, её надежда и опора в старости. Колька не злой, только доверчивый и глупый ещё. Она вспоминает, какой он был маленький, как она с ним ездила в отпуск к сестре в Саратов. На сердце у тёти Маши становится тепло и хорошо. Её тянет поделиться теплом воспоминаний с Зурабом.

— На отца он у меня похожий, — рассказывает Коноваленко Зурабу, — отец-то его тоже незлобивый был, когда трезвый. Хоть и нельзя про покойников плохое, а здоровье себе и мне загубил. Пил днём и ночью, алкаш прклятый.

— Ма, я пойду покурю вниз, — говорит Колька и дёргается.

— Куда курить? Сейчас пускать начнут, — кричит тётя Маша.

— Да, ё моё, — бормочет Колька, но послушно отходит назад к окну.

Не то поляк, не то румын озирается. Турки всей командой решают идти искать туалет. Огромное квадратное здание суда построено в незапамятные времена, когда про удобства не очень думали. Чтобы найти туалет, приходится обходить этаж со всеми закоулками по периметру.

— Когда ж пускать будут? — спрашивает, ни к кому не обращаясь, тётя Маша.

— Я думаю, пусть лучше уж курит, чем наркотики принимает или пьёт, — добавляет она вполголоса.

— Да, — соглашается Сванидзе, — вся водка сейчас отравлена.

Наконец заветная дверь приоткрывается. В экзаменационную комнату проходят серьёзные кандидаты. Комната светлая и просторная, ровными рядами расставлены столики на приличном расстоянии друг от друга и стулья, по одному стулу за столиком. Чтобы сложнее было списывать.

За большим учительским столом у окна сидит человек, похожий на гуся. Человек вытягивает шею, смотрит через маленькие очки в папку. Он проверяет документы. Это — чиновник. У него задумчивое лицо любителя выпить пива, поболтать с соседями о футболе и о том, о сём. Мысленно он уже не на работе, а дома, перед телевизором. Ему за пятьдесят, скоро, через десять лет, на пенсию. Пенсии у чиновников пока неплохие, жить можно, но их урезают год от года. В стране безработица, бардак, всякая шваль немецкое гражданство получает.