Георгий Турьянский - MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA [Сборник рассказов 1996–2011]

Ни телевышка, ни огромный торговый центр её не привлекали. Вечерами, когда домашние дела были переделаны, а внучка безмятежно спала, она усаживалась перед телевизором и смотрела русскую программу, идущую через спутник.

Зато в супермаркетах баба Катя ориентировалась быстро. Она сразу, особым чутьём отыскивала мясной отдел, и пока дочка закупала еду на неделю, стояла и любовалась колбасой, фаршем, вырезкой. Потом шла в рыбный отдел смотреть на диковинных крабов.

Занятый разъездами Пол изредка всё же пытался развлечь тёщу, чтобы той не показалось в гостях скучно: предлагал сводить её на концерт или в бассейн, но напрасно.

— Ну, какой бассейн, не взяла я с собой купальных трусиков, — тёща внимательно смотрела в глаза зятю, но подвоха и насмешки в голубых канадских глазах прочесть не могла.

— Валентина, спроси маму, куда ей хочется пойти? — не унимался Пол. — Предложи съездить в Скай Дом хоккей посмотреть. Просто по городу погулять.

— Мама, Пол спрашивает, ты сама-то куда-нибудь пойти хочешь?

— Нет, устала я.

— Хотите, ма, отвезу вас к замку Каза Нова?

— Я в Москве Кремль видела, так он покрасивей любого замка нового будет. Лучше ребёнку вон сказку почитаю про Чебурашку, — отвечала баба Катя.

Пол удивлялся, но не возражал и не настаивал. Да и как тут возразишь?

Сара бабушку любила больше всех на свете. Пока баба Катя жила в России, внучка постепенно забывала русский язык, дома родители говорили по-английски. Потом, когда бабушка возвращалась, Сара слушала неторопливые сказки и вспоминала. Она представляла себе тёмные леса, снег, живых медведей и волков, а среди этого всего Красную Шапочку и Чебурашку. Холодно и страшно. Так должна была выглядеть далёкая страна Россия.

— Баба, кто такие пи но-неры? — спрашивала непонятное слово внучка из книжки про Чебурашку.

— Эх, темнота, не пи но-неры, а пио-неры. Маленькие дети так называются с галстуками. Сначала пионер, всем ребятам пример, а подрастёшь, станешь комсомолец.

Валентина покупала втридорога русские книжки, чтобы бабушке с внучкой было, чем заниматься целый день. Больше всего Сара любила «Винни Пуха».

— Баба, кто такой кролик? Рэббит?

— Кролик, значит, заяц домашний, а не рэббит. Ты ещё Микки Маус скажи.

Ужинали Валентина, Сара и баба Катя вместе на кухне. Бабушка делала отчёт о прожитом дне.

— Играли в этот, в пузл ихний. По карточкам картинку собирать.

— В пазл, — поправляла бабушку Сара.

— Ну, пазл. Собрали, гулять пошли. Сарка мне — баба, купи, говорит, сникерс. Я ей отвечаю, как его купить, я ж не умею сказать-то? Так она, хитрюга, просит: а ты доллар дай, я сама себе куплю.

Бабушка, дочка и внучка смеялись. Хорошо смеялись: громко и весело, как смеются люди, которым быстротечное счастье повернуло своё лицо.

Раз в месяц бабушка писала домой письмо, описывала свою заграничную жизнь единственной подруге, Серафиме Суриковой. Запятые в письмах баба Катя не ставила, боясь наделать ошибок.

Пока меня не было ребёнок родной язык забыл. Всё хай да хэй. Молодые по делам бегают некогда им. Сарку забросили. Валентина работает много. Платют правда легулярно не задерживают. Жалуется она тяжело ей. Не понимает в компютерах. На неё смотрют косо. Нет бы человеку помочь она ж поди не кусок хлеба у них просит.

Зять по своей торговой части шастает туда сюда. Я так думаю чтоб вы без меня делали? Прибрать я с Саркой посидеть тоже я.

Жизнь тут чужая никогда к ней не привыкну. Вроде и улыбаются они друг дружке а только не верю я им.

А квартира у них хорошая светлая. Но не кооператив а снимают. Купить Валентина говорит дорого, но копют они. Сарка растёт от меня ни шагу. Баба да баба. А вчера в пузл играли и в карты. Карты вроде пасьянса нашего только колода побольше.

Скучаю я по тебе Серафима. Спина опять вступила и ноги побаливают. Купила тебе платок вязаный в супермаркете и костюм лыжный у Пола-рокенрола взяла. В костюме этом зимой не замёрзнешь. Тёплый он подкладка на меху. Уж не знаю когда свидимся. А домой хочу сил нет.

Бабу Катю провожали в аэропорту всей семьёй. Женщины обнимались, плакали. Пол вежливо улыбался.

— Призжайте снова в гости, ма. «Торонто» на языке индейцев означает «место встречи», я сам это недавно узнал из газеты, — рассказывал зять.

Валентина переводила, всхлипывая. Особенно сильно плакала маленькая Сара.

— Баба, ноу, не ехай, не ехай. Там плохо, с нами ещё будь! — кричала она.

— И чего я от вас еду, непутёавя я? — обливаясь слезами, говорила бабушка. — Ну, да не на век расстаёмся. До встречи, Бог даст.

В самолёте она вытирала глаза кончиком платка и ничего не ела. Успокаивалась ближе к пересадке. Здесь, во Франкфурте, она понимала, что теперь осталась совсем одна и надеялась на счастливый случай. Баба Катя отыскивала жёлтую машину на электрическом ходу для перевозки инвалидов. Она садилась в неё без приглашения, она и не знала, что машина эта для инвалидов предназначена, показывала водителю обратный билет.

— В Саратов мне ехать, сынок, домой. Ты уж свези меня в Саратов.

Франкфурт, 2002

Говорят, половина Одессы уехала в Штаты. По другой информации половина Одессы сейчас в Израиле, другая половина расселилась по Европе, включая Москву и Питер. Получается, в Одессе не осталось никого. То есть, там обитают одни голодные кошки. Так, во всяком случае, считает Сусанна Марковна, женщина нестарая, крупнотелая, и, как ей кажется, ещё весьма и весьма интересная. Чтобы подчеркнуть свою интересную внешность, она надевает красную шляпу с широкими полями и, когда соберётся выйти из дому, берёт с собой бордовый зонт в тон шляпе.

Про голодных кошек она всякий раз напоминает своим недальновидным родственникам, которые что ни год приезжают к ней из Одессы погостить на месяцок-другой, вместо того чтобы перестать дырявить людям дырку в голове и переехать во Франкфурт уже насовсем. Недальновидные родственники называют заграничную тётю Сусанночка, делают вид, что слушают её советы, а за глаза зовут Сусанночку «Фрекен Бок». Им так удобнее — остановиться во Франкфурте дешевле у «Фрекен Бок», чем в гостинице. Хотя, конечно, это не лучший вариант. У Сусанночки свои тараканы. Но, если честно, кто будет платить по нескольку сотен за одну гостиницу? Рокфеллер? Так что, если два-три дня, то можно и потерпеть.

В первую среду месяца Сусанна Марковна обстоятельно беседует с водителем трамвая, когда едет на встречу с бюрократами из социальной конторы. У водителя тонкие черты лица, длинные пальцы несостоявшегося музыканта и лёгкая седина в волосах. Сусанна Марковна может часами рассказывать за одно только это. Ах, уж эти пальчики. Если судить по ним одним, нам всем давно следовало переменить работу. Сколько тонких и изящных рук портят себе навсегда кожу в кухнях и столовых, сколько длинных ладоней, по которым плачут скрипки в оркестровых ямах, до кровавых мозолей завинчивают гайки и крутят баранку такси! Несправедлива жизнь. Отличие состоит лишь в том, что ко всякому она несправедлива по-своему.