Иржи Швейда - Авария

— Кто поведет машину, если ты налижешься?

— А тебе сегодня играть?

Ее бормотание развеселило его. С каких пор женщины проявляют ко мне такой интерес?

— Ну да, — ответил он.

— И сколько же ты, скажи на милость, получаешь за это?

— Стольник за вечер. Точнее, девяносто восемь крон.

— И это имеет для тебя значение? Сотня за целую ночь…

— Как ты думаешь, зачем я хожу играть в этот кабак? — резко возразил Камил.

Пьяная Регинина откровенность задела его. Для этой голубки сто крон не деньги. Она бодрствует в баре минимум за пять косых, да еще и напьется бесплатно.

— Прости меня, я не хотела ничего сказать. — Регина покачала головой и, ухватившись за край стола, налила еще.

Водку хлестать умеешь, неприязненно глядя на нее, подумал Камил. Бутылка на столе была полупуста.

— Если ты продолжишь в таком темпе, через четверть часа нажрешься основательно. — Камил перестал выбирать выражения. Встал и убрал бутылку со стола. — Пойми, пожалуйста, самое позднее в семь я должен быть внизу.

— Не будь так холоден, миленький… Поведешь ты, бутылка пива из тебя давно уже вылилась. А мне нужно было напиться… Больно мне, понимаешь? — Она вдруг закрыла лицо ладонями. — Стыдно.

Камил запер дачу, усадил пьяную Регину на заднее сиденье и нетерпеливо ухватился за обтянутый кожей руль. Какой дурак откажется от животворного контакта с рулем автомобиля?

Включив скорость, он понесся вниз по склону. Туман проникал даже сюда, колеса пробуксовывали по влажной дороге, и он должен был смотреть в оба, чтобы удержаться на ней. Наконец они выехали на шоссе. Поочередно нажимая на газ и на тормоза, он с наслаждением слушал скрип пневматики на крутых поворотах. Желание приобрести машину перешло у него в болезненную страсть. Летом у меня должна быть машина, самое позднее летом, твердил всю дорогу Камил свои заклинания. Около бара он холодно простился с Региной и без двух минут восемь, запыхавшись, вбежал в зал.

Все уже сидели на своих местах, только Михал Колда, ударник и ангел-хранитель, спокойно развлекался у столика возле эстрады.

— Ждал небось, когда холодец застынет, — сделал гримасу гитарист, но, кроме него, никто не стал комментировать опоздание Камила. Радек отвернулся. Пешл сердито потянул рукав пиджака и посмотрел на часы.

— Мы уже давно должны начать, — проворчал он.

— Смотри, свихнешься, дедка пузатый, — пробормотал тихонько Камил и, не теряя времени на чтение нот, яростно ударил по клавишам. От этих уличных шедевров можно сойти с ума.

В антракте после первого отделения Пешл, отложив саксофон, наклонился к Камилу:

— Надо было выучить. — Он многозначительно постучал по нотам. — Я это писал не для выставки.

— Я все уже знаю на память, — отрезал Камил.

— Мы все здесь играем по нотам. Мы не халтурщики.

— Хотите походить на настоящих музыкантов?

— А ты расставь-ка ноты, ну, давай, давай…

Наигранное спокойствие Пешла было невыносимо.

— Я никогда не навру без нот столько, сколько вы по нотам, — выпалил Камил.

— Много болтаешь, давай-ка лучше работай, — опять повторил Пешл, не замечая возмущения Камила, указал ему на следующую серию шлягеров, которую оркестр без изменений играл уже второй сезон, и с победоносным видом проковылял к своему пульту.

Растерянно пожав плечами, Камил оглянулся, ища поддержки. Михал Колда оскалился, как бы извиняясь, описал палочкой нимб над головой ничего не подозревающего Пешла и сделал Камилу недвусмысленный знак, чтобы тот не обращал внимания.

Вот кто будет моим другом, подумал Камил. Единственный нормальный человек в оркестре.

Это была неплохая идея. В перерыв, едва они подсели к столику для музыкантов, к ним, с трудом держась на ногах, приковылял дядька в обтрепанном пиджаке.

Глаза у него светились, как карманные фонарики, он блаженно улыбался.

— Ребята, сыграйте для меня «Оленей».

— Нас пятеро, папаша, — отозвался Михал и показал на официанта. — Закажи склянку, и тут мигом затрубят олени, так что у тебя затылок затрещит.

Камил тоже усвоил эту манеру, хотя и знал, что и Пешла и Радека она раздражает. За час до конца продленной субботней программы на столике вдруг возникли сразу три бутылки вина одновременно. Камил и его приятель хлебнули уже достаточно, поэтому великодушно решили, что и троица на эстраде тоже относится к ансамблю. Камил взял две бутылки и поставил их в раздевалке на стол.

— Пейте, господа.

Радек с отвращением посмотрел на него и, не думая о своей и без того проблематичной карьере, бросил ему в лицо:

— Каким же дерьмом ты сделался за такое короткое время!

Камил смутился. Он почувствовал, что и здесь Радек выражает общее мнение.

— Не забывайтесь, синьор. — Изобразив улыбку, Камил величественным жестом пододвинул к Радеку одну из бутылок. — Прекрати треп и пей, это бесплатно.

— Я уже говорил, что тут ты не генерал, — неприязненно ответил Радек и отодвинул бутылку обратно к Камилу. — Можешь эту банку забрать себе, мы обойдемся. Если хочешь, получи за нее деньги у буфетчика, некоторые так и поступают. У тебя выйдет. В таких делах ты мастак.

— Ну и пижон ты, Мусил. — Камил в сердцах прервал неприятный разговор и удалился из раздевалки. Будь я на твоем месте, мальчик, я бы уже в понедельник попросил в отделе кадров билет на скорый.

Последний час он выстрадал в ожидании танго «Когда рыдают гитары», единственной пьесы, которую он не только принимал, но она даже нравилась ему, прослушал ее и в полубессознательном состоянии рухнул на неудобное сиденье в пустом ночном трамвае; грохот постепенно ослабевал, и тишина поглотила мир — как при обмороке. Он очнулся от того, что его немилосердно трясли. Неприветливая кондукторша, ухватившись за воротник его пиджака, что-то взволнованно толковала о нажравшихся бродягах, из кабины выглядывал здоровенный водитель с маленькими глазками и бульдожьей физиономией, готовый в любую минуту вмешаться. Трамвай остановился в тупике на конечной станции, и, кроме этой троицы, в нем никого не было.

Камил выглянул в окно, понял, что проспал свою остановку, и, не протестуя, выкатился из вагона. Неполные четыре часа сна сократились на полчаса дороги до дома. Было холодно. На небе ярко сияли звезды. Камил закрыл глаза от усталости и почти на ощупь побрел через городское пустынное одиночество к далеким «башням» на краю леса.

Туманным утром, в соседстве со сварочным аппаратом, угрожающе торчащими рычагами и тонной всякой арматуры, в неуклюжем ватнике, Камил трясся в кузове зеленого грузовика по горной дороге до Флайи. Перед разъездом у Клина, где еще несколько лет назад стоял темный деревянный дом лесничества, который потом уступил место новой дороге, туман неожиданно исчез. Камил посмотрел в долину. Город, словно чудовищным клапаном, был закрыт темным облаком тумана сероводородных выбросов и пепла. Камил зябко поежился и закурил. Сигарета ему не нравилась, зато немного утих озноб, охвативший его после короткого сна, и чувство обиды, возникшее при мысли о трех здоровяках, что барствовали в теплой кабине. Вот какое у меня воскресенье… Когда же в последний раз я слушал Симфонию судьбы? — вздохнул он, и ему захотелось спрыгнуть с лениво ползущего грузовика, удрать от сегодняшней работы, которую он не надеялся выполнить и которой боялся потому, что она заранее грозила ему полным истощением сил.