Иржи Швейда - Авария

Итка открыла шкаф и достала несколько платьев на плечиках.

— Это я отдавала шить Главачковой. — Она поднимала платья одно за другим и поворачивала их как на просмотре моделей.

— Отлично, отлично, а она взялась бы сшить что-нибудь мне?

— Ну да, конечно. Да ты ее наверняка знаешь… Это жена зубного врача. Берет она дорого, по крайней мере так говорят, но шьет прекрасно. У нее небольшое ателье мод на дому.

Когда же я последний раз себе шила, загрустила Здена над пестрой кучей платьев. Если бы я надеялась на Камила, давно бы ходила голая.

Она поняла, что завидует Итке. Тонда приносит ей всю зарплату и позволяет хозяйничать. Мне Камил не дал с собой ни кроны, и, если бы дедушка Цоуфал не сунул перед отъездом несколько сотен, я не могла бы купить для Дитунки даже необходимое. В конце концов, не могу же я объедать родителей.

— Сходим к ней на той неделе?

— Давай. Заходи за мной, и пойдем. Она не работает и всегда дома…

Итка спрятала платья и открыла дверь в кухню. Здена замерла от страха. Дитунка стояла, держась за ножку кухонного стола. Вдруг она качнулась и побежала к Здене.

— Ходит, Дитунка ходит! — ликовала Здена, когда дочка обхватила ее колени, потом оторвалась от них, качнулась, но устояла на ножках — жаль, что Камил этого не видел…

И хотя у Итки ей было хорошо, она не стала больше задерживаться, такое событие скрывать не годится. Попрощавшись, Здена вышла на улицу. Ярко светило солнце. Безоблачное небо, синее, как море на картинах декадентов. Над серо-голубым асфальтом курился теплый воздух. В кронах зазеленевших деревьев гонялись друг за другом воробушки. Весна проникла во все уголки, распространяя дразнящие запахи радости и жизни. Вот так каждый год здесь благоухала весна. А Дитунка перехитрила год на целых десять дней.

Дома Здена первым делом передвинула к стене стол и стулья в кухне и, стоя посреди этого стадиона, внимательно наблюдала за новыми, уже более самостоятельными шажками Диты, словно желая удостовериться, что у Итки ей не померещилось.

Дита быстро утомилась, съела свой обед и сразу уснула. Здена наконец выложила свои покупки и принялась за работу. Приготовить обед, сделать уборку, вычистить и выстирать несколько вещиц, запачканных Дитой. Все это я сделаю с удовольствием. Мои старички вернутся с работы, а у нас все готово. Когда мы получим свою квартиру, я буду не хуже Итки.

Родители немного задержались. Они вернулись почти в пять, принесли для Диты покрытый желтым лаком манежик, но, когда Дитунка просеменила им навстречу к самой калитке, положили манежик в прихожей и не вспомнили о нем до вечера.

Здена накрыла стол к ужину, отец похвалил, как, дескать, все вкусно, в шутку добавил, что так о нем еще никто не заботился, мать направилась было к раковине, чтобы вымыть посуду, но Здена не пустила ее, и теперь она сидела у стола, положив руки на колени, и с гордым видом любовалась Зденой.

— Ну и ловко ты со всем управляешься, дочка милая, — то и дело вздыхала она, но скоро встала, и из сада донеслось ее довольное восклицание: — Какая у нас дочка, а, дедка? Ведь это она все сама сделала…

А когда начало темнеть, отец повел Здену в сад, показал ей грядки болгарского лука, похвастал, что в этом году пришлет им в Обрнице целый мешок, в подвале, мол, он может выдержать всю зиму, до нового урожая. Осматривая прививки на яблонях, он исподволь расспрашивал о Камиле. Она знала, что отец любит зятя, гордится им — в Ходове поговаривали, что Камил со временем может стать директором огромного мостецкого химзавода, — Здена не хотела его разочаровывать и говорила о Камиле с такой похвалой, что сама в душе кляла себя, какая я злая и глупая баба, если вижу в нем одни недостатки.

В субботу после обеда родители пошли погулять с Дитой. Здена быстро оделась и спустя какой-нибудь час уже ходила по переполненным магазинам на Национальном проспекте. Отрезы на платье и костюм, апельсины и бананы для Диты, новые шлепанцы и сразу три пары ботиночек, теперь они будут очень кстати, и, наконец, немного поколебавшись, купила красивую детскую складную колясочку с хромированной рамой. Стыдно возить в громоздкой коляске такого большого ребенка.

Возвращаясь на автобусную станцию, она загрустила. Здесь мы ходили вместе — Камил, романтик и мечтатель, и я, влюбленная в него по уши, готовая идти за ним на край света. Камил, Камил, почему ты не остался с нами, почему я теперь одна смотрю на реку, сверкающую, как и в тот день, на гордую панораму Градчан, которая всегда вызывала у меня слезы восторга и которая своим волшебством трогала и тебя… Этот город все еще полон нашей любовью и нашими мечтами, которые мы когда-то так блаженно соединили… Что от них осталось, Камил? Ты даже не знаешь, что Дитунка уже ходит…

На следующей неделе Камилу предстояли только два бессонные ночи в баре, но и они давили его, как мельничные жернова. От непрерывного труда он устал больше, чем сам предполагал. На заводе он не мог перевести ни строчки, за письменным столом дремал, а тревожные укоры совести по поводу своей бездеятельности забивал мыслью, что, как только организм привыкнет к такому изнурительному образу жизни, он все прекрасно наверстает. Мог ведь Джек Лондон вкалывать по двадцать часов в сутки. Каждый день после обеда Камил ехал в горы, на Флайскую плотину, и это ему окончательно опротивело, потому что стоило больших усилий; машину водил всю неделю Петр, он привез еще пять тысяч на расходы, но о Регине уже не упоминал. Его заботило лишь одно, чтобы Камил все сделал в срок. Камил тоже старался изо всех сил. Но не из любви к Петру, скорее потому, что окончание работы на даче приближало покупку автомобиля. Ему было ясно, что работа после обеда малорезультативна, поэтому он попросил у Рамеша отпуск на пятницу, присоединив к пасхальным каникулам еще один день. В четверг после работы заехал к портному на примерку, а вечером разработал короткий оперативный план действий на ближайшие свободные дни. Очень хороший план. В понедельник вечером Петр просто не узнает своей дачи.

В пятницу было настоящее пасхальное утро. Весна окончательно вступила в свои права. За ночь мелкий дождь отмыл серые «башни» от копоти и оживил стаи воробьев, галдевших на свалке за котельной микрорайона. И клубы тумана, ложившиеся на городки под Крушными горами, казались не такими густыми, как обычно.

В горах слегка морозило, воздух был чист и прозрачен, и, когда они вышли из машины около дачи, их пронзили яркие лучи солнца.

— Сегодня у тебя дело пойдет, — сказал Петр и прищурился. — Тут лучше, чем в доме отдыха. — И он довольно загоготал, будто бог весть как остроумно пошутил.

И этот гогот, эхом отраженный от противоположной вершины, стократ усиленный морозным воздухом, вызвал у Камила дикое раздражение.