Иржи Швейда - Авария

Я рыдаю, глядя на наших: тридцать лет супружества, пятеро детей — и столько любви и взаимопонимания. Камил, куда исчезло наше чувство? Зачем ты убиваешь его своим бессмысленным честолюбием и болезненной страстью властвовать? Дважды в день мы с Дитункой проезжаем мимо почты, стоит набрать восемь цифр, и я могла бы сказать тебе, что мне очень тоскливо и что Дитунке послезавтра годик… Но я этого не сделаю. Больше никогда не сделаю. Дважды я пыталась это сделать, а теперь боюсь, потому что тебя может снова не оказаться дома. Равнодушные и бессмысленные гудки. От них ужасно болят уши… Я теряю надежду на то, что ты изменишься, но одновременно теряю и веру, что мы вообще сможем жить вместе.

У нас прекрасная пасха. Твой первый день рождения, а папы на нем не будет. Здена посмотрела на Диту, окруженную игрушками, и рассердилась на себя: хнычу тут, как влюбленная школьница, а Камил в это время проводит где-то воду, точнее, льет воду на Петрову мельницу. Благо дома он сейчас один — мешать ему некому. Цоуфаловы наверняка уехали на дачу в Штернберк.

Как раз когда она доставала ложкой из блюда с краской синие пасхальные яички, в прихожей раздался шум и вслед за тем радостный голос отца.

— Вот мы опять втроем. — И в кухню вбежал Карел Полак, следом за ним Милан Духонь. В руках у них были прутики вербы, парни размахивали ими, как розгами, и вид у них был довольно решительный. Двое неразлучных друзей и мои давнишние поклонники.

Милан писал мне все время, пока служил в армии, его письма лежат у меня наверху, на чердаке, в пакете.

— Ну нет, Зденка, ты ведь теперь дама… Смею ли я тебе вообще «тыкать»? — Он почесал висок. Рот до ушей.

— Ребята, сегодня не стегают, — защищалась она.

— Это генеральная репетиция, а вот в понедельник…

— Ерунда, я слышал, ты вернулась домой, вот и пришел просить твоей руки, — перебил Милан Карела и достал из-под рубашки букетик подснежников. — Немного помялись, — смутился он.

— Очень красивые.

— Сбегаю за винцом! — С видом заговорщика, втянув голову в плечи, отец полез в шкафчик за ключом от подвала.

А ребята потягивают винцо и рассказывают: зарабатываем хорошо, Прага — город большой, а мы холостые двадцатипятилетние волкодавы, в домиках у нас уже есть по две комнаты для невест, но не для каких-нибудь пражских фифочек, а для порядочных девушек, чтоб утром приготовили бы нам завтрак, днем поглядывали бы в окно, поджидая нас с работы. Впрочем, все это лет через пять. А пока мы хотим пожить на свободе. Единственная женщина, которую мы взяли бы так, прямо с ходу, — это, конечно, ты. Отец встал и убрал со стола пустую бутылку.

— Папаша, эдак мы у вас и весь подвальчик освободим, — хвастался Милан, начиная вторую бутылку. Он держал ее в ладонях, будто ласкал невесту, которую скоро повезет домой.

— Пейте, ребятки, пейте на здоровье, для кого мне его прятать?.. — угощал их отец. За окном скрипнули тормоза, отец недовольно повернул голову, кого, мол, еще черти принесли, вытер ладони о рубашку и вышел во двор.

Здена машинально взглянула на часы. Неужели?..

— Вот это гости, добрый день, добро пожаловать, — услышала она голос отца и, почувствовав, как нахлынула горячая волна радостного возбуждения, встала и поправила на себе фартук.

В кухню ввалился Камил, но при виде парней с рюмками лицо его вытянулось. Что-то пробормотав, он жалобно заморгал глазами. Дедушка Цоуфал еще в прихожей поинтересовался, где именинница, следом за ним в кухню вошла Цоуфалова с враждебно поджатыми губами, позади всех отец. Парни поднялись, стоя, допили вино, простились — кроме обоих дедушек, им никто не ответил — и ушли.

— Добрый день, — сказала Здена и подошла к Камилу. — Привет, Камил…

В дверях гостиной появилась Дитунка, сзади ее поддерживала мать. Увидев дедушку, Дита засмеялась и побежала к нему.

— Так ты уже бегаешь? Ну, иди к дедушке, иди, — растроганно заулыбался дедушка Цоуфал, поднял Диту своими огромными ручищами и прижал к себе. — Какая большая девочка…

Мама увела всех в гостиную, оставив Здену с опечаленным Камилом.

— Что с тобой? — спросила Здена озадаченно.

Наспех причесанная, вспотевшая у раскаленной плиты, в фартуке матери, в старых, еще школьных спортивных шароварах. Дурацкий вид, совершенно неподходящий для встречи. А Камил своим упорным молчанием только усиливал ее смятение.

— Что-нибудь произошло? — снова спросила она. Камил обиженно дернул плечом.

— У тебя что, каждый день такое сборище? — Он наконец повернулся от окна и уязвленно хмыкнул. — Теперь неудивительно, что ты за все время ни разу не дала о себе знать. Тебе нравится быть одной, не так ли?

— Камил, ради бога. Это школьные друзья… Я была рада, что они вообще объявились. Ничего нет приятного торчать здесь в одиночестве целых десять дней…

— Ты ведь не пожелала, чтобы я приезжал.

— Ну ты же знаешь, что я имела в виду.

— Этого я как-то не усек.

— Камил, ты же не для того приехал, чтобы мы поругались.

— Конечно, нет, — пробормотал он уже спокойнее и подошел к столу. — Ты не дашь мне кофе?

Здена поставила на плиту кружку и в лучших маминых чашках — у Цоуфалов несколько сервизов — подороже, но этот я люблю больше — приготовила кофе. Она была разочарована. Столько ждала, тосковала, и вот — вместо радости — ссора. И я должна оправдываться? В чем?

— Как Дитунка?

— Уже лучше, Ночью спит спокойно. А ты ее даже не поцеловал, — упрекнула она его, поставила на стол сахарницу и пошла в гостиную.

Родители сидели за столом, на котором было множество разных вкусных вещей, беседовали и, казалось, не чувствовали стеснения. Только Цоуфалова улыбалась как-то судорожно.

— Мы должны показаться папе, — сказала Здена и почти с сожалением взяла Диту у дедушки Цоуфала.

— Кто это, Дитунка? — спросила она, поставив дочку на пол в кухне.

— Ка-ка, — залепетала Дита и побежала к Камилу.

Он обнял дочку, вдруг заблестевшими глазами посмотрел на ее загоревшие щечки, спокойный и уступчивый, совсем не злой, таким Здена хотела бы его видеть всегда.

— Как мы скучали, Камил…

— Я тоже, факт… — Он совсем растаял, опустил Диту на пол, посмотрел, как она еще не очень уверенно переступает ножками, и тяжело вздохнул. — Знаешь, порой мне казалось, что тебя нет страшно давно. И я совсем одурел… Не думал, что это на меня так подействует.

— Давай пройдемся, — неожиданно предложила Здена, потому что какие-то нотки в тоне Камила возбудили сомнение, искренне ли он говорит, а неискренности она боялась больше всего. Она должна была защитить себя от этого.

Камил с воодушевлением согласился, охваченный нежностью к Дитунке, которая старалась привлечь его внимание и показала ему все штуки, которым тут научилась. Потом все трое отправились на прогулку по солнечному пасхальному Ходову. Камил сам катил колясочку; на нем был новый модный костюм, который был ему очень к лицу, молодил его, этакий бесхитростный мальчик. Наклоняясь к Дитунке, он изображал уточку, коровку, собачку, и Здена так любила его в эти минуты, что простила неприятную утреннюю встречу.