Иржи Швейда - Авария

— Денег вам не нужно? — вдруг спросил он.

Здена удивилась. Запоздалая забота… это что — результат начавшегося перевоспитания чувств?

— Пока есть. Твой отец дал, когда я уезжала.

Камил опустил глаза от стыда.

— Я с ним рассчитаюсь.

И так мы стояли перед домом, друг против друга, и прощались. Это было совершенно другое расставание, чем тогда, две недели назад, и все же я хотела, чтобы ты немного повременил с отъездом, хотела бы уложить чемоданы (уже вчера потихоньку я начала их собирать) и уехать с тобой. Ах нет, наша любовь должна продлиться дольше, чем три дня.

— Не забывай нас, Камил…

Через заднее стекло отъезжавшей машины Камил смотрел на Диту, махавшую ручкой, и на грустную Здену, пока обе не исчезли за поворотом. Только теперь он повернулся и, вздохнув, уселся на заднем сиденье.

— Смотри не разревись, — подала голос мать, сидевшая впереди.

Камил только покачал головой. Мать вдруг показалась ему странно далекой и враждебной. Припомнилось ее надменное и неестественное поведение у Разловых, и он разозлился.

— О чем ты говоришь, мама? — резко спросил он.

— Как тебе не стыдно разговаривать в таком тоне, — строго одернул ее и старый Цоуфал и кивнул назад, Камилу: — Девочка хорошо выглядит, правда?

— Ей там хорошо.

— Зденушке как будто тоже. Вокруг столько знакомых… — ехидно заметила мать и огорченно добавила: — Удивляюсь Разловым, столько парней назвать в свою халупу. Не мешало бы и поосторожнее быть.

— Помилуй. Камил приходит домой только спать, ты же не упрекаешь его.

— Это другое дело. Здена — замужняя женщина.

— Послушай, мама, это тебя не касается, и у меня нет оснований не верить Зденке.

— Утешайся этим, — прервала его мать с противным смехом. — Видали мы скромниц…

Камила оставило всякое благоразумие. От сентенций матери у него разыгралась желчь. Почему она нападает на Здену? За что так ненавидит ее?

— Замолчи, прошу тебя! Из-за тебя она уехала, из-за тебя! Да и кто мог бы вынести такое. Умеешь только наговаривать…

Короткое ошеломляющее молчание, за которым последовал водопад упреков и слез; Камил закрыл глаза, стараясь не слушать мать. Вот бы сейчас напиться. Сразу, как только приедем, убегу от них. Пить и спать, укрыться под целительным покровом ночи, спать и не думать.

— Ты поедешь со мной в гараж, — сказал отец, когда Камил собирался выйти из машины. Мать, вопросительно взглянув на них, резко захлопнула дверцу.

— Ты хочешь, чтобы я тебе помог?

— Нет, я хотел бы знать, что ты там делал.

— А что я мог делать? — Камил притворился, что не понимает.

Отец нахмурился. Вокруг рта у него появились твердые складки. Стареет отец, пришло Камилу в голову.

— Для кого ты покупал эти насосы? Ты вообще-то соображаешь, что делаешь? Скоро за пару крон воровать начнешь!

Пораженный Камил поднял брови. Откуда ему известно? Удивился и разозлился. Отец ведет себя со мной, как с малым ребенком! Об этом он должен забыть, и как можно скорее. Мы оба взрослые люди и, если он так желает, можем стать и совсем чужими. Впрочем, раньше нужно рассчитаться.

— Это мое личное дело, отец. Ты одолжил Здене деньги перед отъездом? — Он перешел в контрнаступление, зная, что такое на отца подействует сильнее всего.

— Нет. Я их просто дал ей.

— Подаяние? Филантропия?

— Было бы стыдно, если бы ее содержали родители.

— Не твой стыд.

Отец сердито вздохнул, подъехал к гаражу и молча подал Камилу ключи. Камил отпер, распахнул ворота настежь и прислонился к косяку. Сейчас начнется проповедь, ухмыльнулся он. Согласно рецепту отца, необходим удобный момент для удара, а тишина — для раскаяния в совершенном проступке.

— Ты считаешь, что Здене необходимо работать? — спросил отец, едва выйдя из машины.

— Необходимо. С моей зарплатой мы бы чудес не сделали.

— Такой доход, как у тебя, только совместный, имеют в городе большинство семей. И никто не скажет, чтобы это были бедняки.

— Прости, пожалуйста, это ведь только так говорится. — Камил махнул рукой и повернулся к выходу. Вдруг он остановился и почти враждебно посмотрел на отца. — Кстати, скряжничать я не намерен, я не хочу жить от зарплаты до зарплаты, каждый месяц откладывая засаленную тысчонку на мебель и чтобы когда-нибудь, лет через пять, купить наконец дерьмовый драндулет.

— Ты слишком многого хочешь, Камил. Когда мы с твоей мамой прожили два года, у нас не было и десятой доли того, что есть у вас…

— И завод был битком набит бомбами, по лесам рыскали вервольфы… А ты не думаешь, что было бы стыдно, если бы мы теперь не жили минимум в десять раз лучше, чем вы тогда? Вы хоть по крайней мере получили квартиру, а сегодня человек скорее приобретет машину, чем квартиру. А что вы, собственно говоря, сделали за двадцать восемь лет? Разметали соседние деревни, вырыли вместо них шахты и построили заводы. Производство, производство, а на людей вам наплевать!

Отец оторопело глядел на Камила.

— Как ты смеешь так разговаривать со мной? Именно ты…

— А что я? Пора привыкнуть к тому, что я взрослый человек, и то время, когда ты еще мог с успехом меня воспитывать, ты проворонил. Полностью. Теперь уж меня ничем не запугать.

— Камил, некоторых вещей я не могу позволить ни одному человеку.

— Ну ясно, такое ведь слушать неприятно, — сказал Камил, в сердцах махнул рукой и выбежал вон.

Прокуренный и пропахший пивом «Автомат» был ближе всего. Камил заказал пиво и рюмку рома, потом повторил; он торчал у стола, за которым три старых дядьки играли в мариаш, и переживал мучительный стыд. Ему было стыдно за себя, стыдно за все, что он наговорил отцу — человеку, не знавшему, что такое суббота и воскресенье, человеку, который отдал заводу полжизни и для которого каждое лопнувшее колено охладителя болело так же, как свое собственное. Он вливал в себя ром, это было отвратительно. Курил одну сигарету за другой, хотя невыносимо драло горло. И все для того, чтобы забить нагонявшие тоску мысли, которые неожиданно сильно овладели им.

Во вторник утром, вконец измученный впечатлениями и превратностями последних дней, Камил тащился с совещания у заместителя. Главный механик что-то фамильярно объяснял, с дипломатической ловкостью ему удалось ввинтить в свою речь несколько упреков по адресу Камила, но тот пропустил их мимо ушей и сделал вид, что к нему они не относятся.

— Там у нас начали роптать техники, — сказал Рамеш в коридоре третьего этажа. — Отдел труда и зарплаты выделил пять категорий, так что ты, пожалуйста, подготовь кандидатуры. Ты лучше меня знаешь действительное положение дел. Да, а на следующей неделе хотелось бы иметь график ремонта той бензиновой ветки. У меня был Хлоуба.