Иржи Швейда - Авария

— Я так привык, после Германии, — смущенно улыбаясь, объяснил он. — И хотя сам я больше люблю кофе по-венски, но согласись, что за вид у мужчины с горшочком сливок в руках?

Здену позабавил рассказ Павла о каникулярной практике, проведенной в дрезденской больнице; выпив вторую чашечку кофе, теперь — для сравнения — по-венски, она почти с сожалением встала, когда Павел, расплатившись, решительно поднялся.

— Половина четвертого, — твердо произнес он, как начальник штаба перед наступлением. — Пете Проузе пора бы уж вернуться с работы. Если он вообще где-нибудь служит после инкассации такой солидной пачки денег.

Рыбничную улицу долго искать не пришлось. Павел только дважды осведомился у словоохотливых прохожих, и через каких-нибудь четверть часа они остановились перед свежевыкрашенной дверью с броской табличкой: «Петр Проуза».

Павел позвонил. Пронзительно звонкий звук раскатился по старому дому, но за дверьми было тихо. Павел позвонил снова, дольше и настойчивее, но и на этот раз никто не отозвался.

— Ну, ничего не остается, придется подождать, — разочарованно вздохнул он и уселся на ступеньке. — Если Петя где-нибудь кутит, то мы прогулялись сюда напрасно.

Они закурили и стали ждать. В коридоре было прохладно. Сквозь незастекленное окошко над мезонином проникал свежий воздух и монотонный гул улицы.

— Не сдадимся? — немного погодя спросила Здена.

— Какой смысл?! — Павел встал и принялся расхаживать по коридору.

В дальнем углу его, в небольшой нише, был установлен, электросчетчик.

— Если у Проузы был «форд», отчего бы ему не владеть и холодильником? — заметил Павел, вынул из кармана ключи и попытался отпереть шкафчик, чтобы взглянуть на счетчик.

Внизу скрипнули двери, чьи-то шаги зашаркали по лестнице, и вскоре из-за поворота возникла фигура пожилой женщины со всеведающим лицом и с двумя сумками в руках. Подозрительным взглядом смерив Павла, ковырявшегося в замке, потом сидящую Здену, она поставила сумки и уперла руки в боки.

— Вам кого? — без обиняков спросила она.

— Пана Проузу, — ответил Павел, шагнув ей навстречу.

— Ах, Проузу? Так его, почитай, целую неделю тут нету. Он перебирается в Литомержице к какой-то разводке. У него там дом, а здесь он больше не живет.

— Ну, тогда делать нечего… — Павел развел руками.

— А что вам от него нужно? Он иногда сюда заглядывает, я могу передать.

— Он дал объявление о машине…

— А-а, машина? — мгновенно отозвалась она. — Знаете, столько народу у нас перебывало… Он все торговался, рассчитывал получить побольше, а потом все равно сдал в комиссионку. Да и то сказать, за стекло — три тысячи, за всякой ерундой мотайся в Прагу. Этот таксомотор влетел ему в копеечку. Да и потом, кто нынче купит этакий автобус…

— Спасибо, — Павел прервал ее рассуждения и потянул Здену за руку. — Вроде проясняется, — добавил он, уже сидя в машине, и повернул к автобазару.

Ворота, ведущие во двор, где стояли машины, были заперты. Словно назло, в четверг работали лишь до половины пятого. Огорчась, они заглянули через дощатый забор, но вдруг позади под чьими-то шагами захрустел гравий.

— Есть тут кто-нибудь? — окликнул Павел, с надеждой оглянувшись вокруг.

Немного погодя появился коренастый детина в новой спецовке и, не замечая приезжих, направился к боковой калитке.

— Будьте добры! — обратился к нему Павел.

— Закрыто! — ответил малый голосом громкоговорителя.

Пробежав вдоль забора, Павел остановился около парня, сражавшегося с огромным висячим замком.

— Нам очень нужно видеть список проданных машин. Мы прикатили сюда из самого Литвинова. Будьте добры…

Парень и ухом не повел. Громыхал ключом и на Павла не обращал ни малейшего внимания.

— Ну что вам стоит, — нахмурился Павел.

— Ничего не слышу, — как заведенный твердил малый.

Зло тряхнув головой, Павел осклабился и положил на перекладину синюю двадцатикроновую бумажку.

— Вот так уже лучше, — констатировал парень.

Еще одна бумажка достоинством в двадцать крон — и ворота распахнулись, словно по волшебству. Малый проводил гостей в контору, обставленную потертой мебелью, и, преодолев систему запоров, которая отпугнула бы и самого ловкого взломщика, добрался до сейфа. Среди груды бумаг тут оказались огрызки карандашей, две пары очков, кофе в бутылке с плотной притертой пробкой, сахар в дорожных пакетиках и толстая бухгалтерская книга учета.

— Денег не держим! — расхохотался парень, нацепил очки и раскрыл книгу. — Так про что речь? — уже миролюбиво поинтересовался он.

— Синий «форд», двадцатка, модель шестьдесят восемь, продан около месяца назад.

— А вы, собственно, кто такие? — На парня вдруг напали сомнения.

— Да никто. Мы сами по себе. Исключительно.

— На улице смотрелись, что твои Бонни и Клайд, — снова расхохотался он и, ловко пряча исписанные страницы от взглядов посетителей, начал перелистывать книгу.

— «Фелиция» вам не подойдет? Гм… «фиат»… «фиат»… Вот оно: «20-т» — «форд» 20-М, километраж сто пятьдесят тысяч, продал Проуза. Куплено десятого апреля за пятьдесят девять тысяч. Вполне сходная цена, а?

Удивленная Здена помрачнела.

— А кто купил?

— Какой-то Шепка. Петр Шепка из Литвинова.

Камил открыл окно и высунул голову из машины. Холодный ветер резко хлестнул его по лицу, так что на глазах выступили слезы, но он чувствовал, что окно нужно оставить открытым. Чтобы выветрить дух бессмысленного и низкого паскудства, которым смердил теперь весь салон. Дважды дохнув на затуманенные окна, протер их. Без этого он не мог укрыться за надежным барьером широкого ветрового стекла, нет, не мог. Он бы там задохнулся.

Матовый свет уличных ламп расплывался сияющими веерами. Путь до Литвинова казался бесконечным. Наконец он добрался до своей «башни» и вышел из машины. На бледнеющем горизонте пробивалось утро. Оно обещало приятный солнечный день этому городу, разместившемуся у изножья гор. Всем оно сулило что-нибудь, только не Камилу. После бессонной ночи он чувствовал себя усталым и разбитым. И утро для него было гадким и омерзительным. Его мутило, он должен был во что бы то ни стало попасть домой. Еще вечером он и не помышлял об этом, а теперь это было необходимо.

Он боялся грохота лифта в затихшем доме, поэтому поднялся к себе по лестнице, у дверей отдышался, тихонько повернул ключ и прошмыгнул в ванную. Намылился ядровым мылом, чуть не до боли тер себя щеткой, но отвратительное ощущение грязи не проходило. Тут не помогло бы даже салициловое мыло, подумал он, и его передернуло. Волосы у той женщины пахли табачным дымом. А дым вообще не вытравить ничем.

Швырнув одежду в стиральную машину, он переоделся в гостиной, достал свежевыглаженное белье и с банным полотенцем в руках крадучись выбрался оттуда. Задержавшись на минутку в прихожей, он оцепенел, глядя на застекленный прямоугольник дверей спальни. Окна спальни выходили на восток. Двери голубели в предрассветном сумраке. За ними спали. Здена и Дитунка. Они были очень близко и все-таки — отчаянно далеко. Он глядел на этот голубеющий прямоугольник и чувствовал, что совершается нечто непоправимое, что если теперь он их покинет, то ему не вернуться никогда. И он вдруг страстно затосковал по ним. Ему захотелось войти в комнату, растормошить их, и каяться, и просить прощения. Я все делал не так, гадко, дурно, простите меня, умоляю, начнем все сначала, я сегодня играл в последний раз, а завтра пущу эту проклятую воду. Вот только выплатим долг, и ты перестанешь ходить на работу.