Михаил Каминский - Переполненная чаша

— Ишь, распетушился! Ты не только одиннадцать не можешь. Ты совсем не можешь… Транжира!

Дальше Гриня понес бочку не так легко: голова гудела и шея ныла от тяжести груза. А погода между тем совершенно разгулялась, позабыв, что уже давно не лето. Дачники стали появляться на улице: одни стояли у своих ворот, другие прогуливались. Видно, отобедали. На Гриню с бочкой никто не обращал внимания. Даже дети, гонявшие мяч, без удивления скользили взглядом по бочке, оседлавшей Гриню. Один из них — не разберешь, случайно или нарочно, — послал пас Грине, мяч подлетел к Грининым ногам — и он очень ловко отфутболил его мальчишкам. В общем, шел нормально. Лишь одно было плохо: от наступившей жары и усиливающегося напряжения тенниска опять стала мокрой, а рана в боку заболела.

Гриня прошагал мимо участка подполковничихи Загоруйко, не поглядев даже в сторону сарая, где который уж день страдал головой Володя Шихан. Загоруйке бочка не нужна: Шихан обеспечил ее всевозможной тарой лет на сто вперед, не меньше. Поворачивать по Песчаному переулку к бывшей балерине Морозовой тоже не имело смысла. Во-первых, балерина редко что покупала. Во-вторых, зачем ей бочка, если у финского домика нет водостока, не Лайку же в этой бочке купать?

Гриня усмехнулся своей шутке и направился к дому депутата поссовета Колобашкина, который его услугами иногда пользовался. Колобашкин был старшиной в отставке и жил в поселке зимой и летом вместе с семьей. Он все время строился, расширяя свой дом вверх и в стороны, так как семья его разрасталась. Дочери выходили замуж, сыновья женились, под навесом у колобашкинских ворот всегда стояло несколько детских колясок. Сюда Гриня шел с нарастающей уверенностью: наверняка купят, потому что при таком, как у бывшего старшины, хозяйстве еще одна бочка не могла быть лишней. Под навесом в этот раз стояло шесть колясок. Младенцы в них спали. Сам Колобашкин караулил их сон и, когда увидел Гриню, отошел от них, прижимая к губам палец.

Гриня представил ему бочку в лучшем свете: надпись опять смотрела на покупателя, а некрасивая дыра — в противоположную сторону. Однако не на того он в этот раз напал. Колобашкин оттеснил Гриню от бочки и спросил:

— Ты чего мне принес?

Гриня счел необходимым промолчать. Только глянул на коляски и увидел среди них одну очень широкую, видимо для близнецов.

— Ты чего мне принес? — повысил голос Колобашкин и ткнул округлым мыском ялового сапога в белую надпись на бочке. Бочка тревожно загудела.

— Бочку я принес, — сказал Гриня. — Железную. Красную. Очень ее хорошо под трубу, чтобы вода с крыши текла. Залатать ее ничего не стоит. Только надо в землю вот до сих пор закопать. А то стащат. Хорошая бочка…

По тому, как слушал его Колобашкин: погрузившись в раздумье, приоткрыв рот, отчего видны были его передние стальные зубы, Гриня решил, что говорит он правильно и по делу и что можно смело переходить к цене. Но шустрить не надо, чтобы не терять солидность. И перед назначением цены стоит поинтересоваться у Колобашкина, где это ему сварганили такие замечательные зубы из нержавейки. Ему, Грине, тоже такие нужны.

Но все дело испортили близнецы из широкой коляски. Они вдруг взяли и заголосили оба враз, точно по команде. Колобашкин, как током ужаленный, дернулся в их сторону, схватился за блестящую ручку и стал трясти коляску и катать туда-сюда. Он быстро и старательно тряс коляску, однако близнецы не унимались, а орали все громче и громче. И тогда — от неудачи, наверное, — старшина рассвирепел.

— Иди-ка ты, Матюхин, — крикнул он, — сам знаешь куда!

Такие люди. Сами не знают, какими через секунду станут. И вот с такими приходится иметь дело.

После Колобашкина неприятности посыпались на Гриню в огромном количестве, словно он какой козел отпущения в этом году и для Дракона, и для Змея Горыныча. Бочку не брали. Кому-то не нравился цвет — в глаза кидается. Дыра тоже была не последним фактором: не всякий был способен заварить дыру. Особенно если приценивалась хозяйка, а не хозяин. А кого-то сильно смущала надпись, которая так нравилась Грине. Без надписи, говорили ему, мы бы не отказались: а надпись все равно как лишняя улика на вещественном доказательстве.

Теперь Гриня все чаще останавливался. Не снимая с шеи бочку, приваливался к столбу или забору и глубоко дышал. Напротив одной среднего калибра дачи он стоял особенно долго, наблюдая, как трудятся на уборке картофельной ботвы и другого огородного мусора мужчина его, матюхинских, годов и другой, еще молодой, человек. Они мало разговаривали между собой, работали не разгибаясь, ловко и споро. Это подействовало на Гриню самым отрицательным образом: он вспомнил о своем сыне Димке и загрустил. Впервые за одиннадцать или двенадцать последних лет он подумал о сыне Димке как о взрослом человеке, возможном помощнике. До сих пор Гриня видел Димку в своем воображении мальчиком в школьной форме, с пионерским галстуком и чернильными пятнами на пальцах. Таким, каким был сын, когда Гриня вышел из дома с пустыми молочными бутылками в кошелке. Бутылки он сдал, а сам вместо того, чтобы вернуться домой, сел в электричку и укатил навсегда. А тот молодой человек, что смотрел на Гриню из глубины коридора, был чей-то чужой сын, не Димка.

«Вот, — размышлял Матюхин, наблюдая за дружно работающей парой, — был бы я не один, а с сыном, то и под этой бочкой мне было бы легче, напересменку я бы ее нес со своим наследником».

Шагал с бочкой Гриня и уже не глядел по сторонам А между тем народу на улице прибывало. И все глядели вслед Грине, и никто не сочувствовал. А Грине вдруг стало казаться, что дачники и постоянные жители Мерлинки заняли все пространство вдоль проезжей части и тротуаров, то есть преградили ему путь, и невозможно ни обойти, ни пробиться сквозь них. Наверное, это показалось ему от большой усталости. Бочка все сильней давила сзади шею, а в позвоночник и затылок словно вогнали железный лом. Гриня приподнимал бочку, чтобы не так давила, ругал нехорошими словами Володю Шихана: зачем тот заставил его возвращать долг чести? Конечно, взял Гриня у генеральского сына четыре, четыре и пять. А разве сынок этот ничего не брал у Грини? Разве генеральский интеллигентный сын и многие другие ничего не должны ему, Матюхину? Еще как должны! Носил он им с базы по дешевке, и если подсчитать разницу между настоящей ценой и той, какую ему платили за продукты, то долг мог оказаться с их стороны огромным. Их долг чести!

Теперь, шатаясь из стороны в сторону с раскинутыми, будто для полета, руками, — придерживал бочку кончиками пальцев за самые края, — Гриня думал, что готов продать эту вещь хоть за трояк. Он готов был продать эту бочку за сколько угодно, только бы от нее избавиться. Но зато уж он никогда больше не подойдет к интеллигентным. Сдались они ему! И на Шихана Грине теперь было плевать: все они, включая Шихана, против него. Ну и он с этой минуты против них. А пойдет он, Гриня, прямиком на станцию, где сейчас уже можно купить. Или в одном промтоварном магазине, или в другом. Каждый день завозят что-нибудь стоящее, например «Сашу».