Юй Хуа - Братья

— А на него что можно было купить?

Ли Лань ответила, что тоже дом, только чуть поменьше. Поглядев на груду бумажных «слитков», Бритый Ли подумал: «Это ж сколько домов-то можно купить?» Тогда он только научился считать, поэтому принялся их пересчитывать. Вот только считать он умел лишь до десяти и никак не дальше и, доходя до десятки, снова начинал с единицы. «Слитков» перед глазами Бритого Ли было столько, что, сколько б он ни считал, все время заходил в тупик. Он досчитался до того, что аж вспотел, а толку не было никакого. Даже его мать не выдержала и улыбнулась.

Понаделав целую гору бумажных «слитков», она принялась за бумажные «медяки»: сначала нарезала из бумаги кружочки, вырезала в каждом посередине дырочку, потом аккуратно нарисовала на них тоненькие контуры и подписала иероглифы. Ли подумал, что сделать один такой медяк гораздо труднее, чем сделать слиток. Это сколько ж домов можно на него купить? Он спросил у матери:

— Наверно, за такую штучку можно купить целую улицу домов?

Мать, ухватив связку бумажных медяков, сказала, что на них можно купить только какую-нибудь одежку. Маленький Ли снова весь пошел потом. Он все никак не мог понять, почему это одежда должна стоить дороже дома. Ли Лань сказала сыну, что и десять связок медяков не стоят одного слитка. Бритого Ли в третий раз прошиб пот: если и десять связок медяков не стоят одного слитка, то зачем мать столько мучилась с этими бумажными монетками? Мать сказала, что эти деньги в нашем мире не годятся, что их можно потратить только на том свете — это на дорогу покойникам. Услышав слово «покойник», мальчик вздрогнул, а увидев, что на улице уже стемнело, вздрогнул еще раз. Он спросил у матери, для чьего покойника она готовит деньги на расходы. Ли Лань отложила работу и сказала:

— Для благодетеля.

В день похорон жены Сун Фаньпина Ли Лань сложила все связки бумажных медяков и бумажные слитки в корзинку и, взяв за руку сына, вышла за ворота подождать у дороги. Ли помнил, что тогда мать впервые подняла на улице голову. Она глядела на похоронную процессию. Некоторые из тех, кто знал Ли Лань, подходили заглянуть в ее корзинку, кто-то даже принимался щупать бумажные деньги, нахваливая ее золотые руки. Люди спрашивали Ли Лань:

— У тебя что, помер кто?

Ли Лань, опустив голову, тихонько отвечала:

— Не у меня…

Хоронить жену Сун Фаньпина вышло чуть больше десяти человек. Гроб положили на тележку, которая заскрипела по мощеной дороге. Маленький Ли увидел мужчин и женщин, подпоясанных белыми лентами, с головами, которые были обвязаны белыми тряпками; они шли и выли. Из всех этих людей он знал в лицо только Сун Фаньпина, с крепких плеч которого смотрел когда-то на мир.

Сун Фаньпин вел за руку мальчишку на год старше Бритого Ли. Проходя мимо, он задержался на секунду и кивнул Ли Лань, и Сун Ган, повторяя за отцом, тоже кивнул головой Бритому Ли. Ли Лань с сыном шла за похоронной процессией, покуда та не вышла по мощеной улице из поселка на грязную сельскую дорогу.

В тот день маленький Ли шел очень-очень долго за рыдающими людьми и в конце концов оказался перед вырытой загодя могилой. Гроб спустили внутрь, и тихий плач мгновенно превратился в рыдания. Ли Лань с сыном и корзинкой стояла сбоку, глядя, как рыдающие люди засыпают могилу землей. Земля поднялась бугром и превратилась в могильный холм. А рев снова ослабел до тихого поскуливания. Тогда Сун Фаньпин подошел к ним, со слезами на глазах поглядел на Ли Лань, взял у нее из рук корзинку и вернулся к могиле. Высыпав из нее «слитки» и «медяки», он положил их на холм и спичкой поджег бумажные деньги. Деньги искрами взвились вверх, плач снова усилился. Бритый Ли увидел, что мать тоже начала горько плакать. В тот момент она вспомнила о своем несчастье.

Потом, вновь пройдя той же долгой дорогой, маленький Ли вернулся в поселок. Ли Лань по-прежнему в одной руке держала корзинку, а в другой — руку сына и шла следом за толпой. Шедший впереди Сун Фаньпин все время оборачивался, чтобы на нее поглядеть. Перед переулком Ли Лань он остановился, подождал ее с сыном и тихо пригласил Ли Лань вечером на ужин, на поминальный ужин с тофу, как едали всегда у нас в Лючжэни.

Ли Лань, чуть помедлив, покачала головой, вошла с сыном в переулок и вернулась домой. Уходившийся за день маленький Ли лег на кровать и сразу уснул, а мать осталась сидеть одна в комнате, поскрипывая зубами, и оцепенело смотреть в окно. Когда стемнело, кто-то постучал в дверь. Ли Лань очнулась, пошла открывать и увидела на пороге Сун Фаньпина.

Его внезапное появление совсем выбило ее из колеи. Она не заметила, что в руке Сун Фаньпин держит корзинку, и позабыла, что нужно попросить его пройти, а только привычным движением опустила голову. Сун Фаньпин достал из корзинки еду и отдал Ли Лань. Только тогда она поняла, что Сун Фаньпин сам принес поминальный тофу. Еле сдерживая дрожь, она приняла из его рук миски с едой, быстро переложила в собственную посуду и проворно вымыла в чане с водой посуду Сун Фаньпина. Когда Ли Лань возвращала чистые миски, ее руки снова задрожали. Сун Фаньпин сложил посуду обратно в корзинку, развернулся и пошел прочь. Ли Лань опять привычным движением опустила голову, и, только когда затихли шаги Сун Фаньпина, она поняла, что забыла пригласить его в дом. Она подняла голову, но в темном переулке не было уже и тени.

Бритый Ли и не знал, как закрутилось все у отца Сун Гана и его матери. Когда он узнал, что того мужчину зовут Сун Фаньпином, ему было уже почти семь лет.

Одним летним вечером Ли Лань с сыном пошла сначала в парикмахерскую, где того обрили налысо, а потом отправилась с ним на стадион напротив кинотеатра. Это была единственная баскетбольная площадка с освещением во всей Лючжэни. Мы все называли ее «стадион с лампами». В тот вечер баскетбольная команда нашей Лючжэни должна была соревноваться там с командой еще какой-то — чжэни, поэтому пришло больше тысячи шлепающего вьетнамками народу. Они окружили стадион с лампами плотным кольцом, так что он стал похож на яму, а они сами — на набросанную с четырех сторон от ямы землю. Мужики курили, бабы лузгали семечки. Деревья рядом с площадкой облепила толпа визжащих ребятишек, а на ограждение взгромоздился целый отряд матерящихся мужиков. Их было столько, что кому-то уже успели случайно врезать. Они толпились так, что между телами не видно было просвета, а снизу всё равно лезли желающие. Те, кто уже торчали наверху, пинались и махали руками, не давая им забраться наверх. Те, кто были внизу, ругались на чем свет стоит, плевались и все равно хотели наверх.

Именно там Бритый Ли впервые заговорил с Сун Ганом. Путавшийся в соплях мальчишка в белой майке и синих шортах, старше Ли на год, хватался за одежду Ли Лань. Ли Лань гладила голову, лицо и тонкую шею Сун Гана с такой нежностью, словно бы хотела его проглотить. Потом она подтолкнула обоих детей друг к другу и, всхлипывая, наговорила много разных слов, из которых они ничегошеньки не расслышали. Кругом гудела толпа, между ними летела шелуха от семечек, которой плевались женщины, вокруг клубился сигаретный дым. Люди на ограждении уже затеяли драку, а у одного из деревьев отломилась ветка, и двое детей рухнули на землю. Ли Лань все еще кричала им что-то, и на этот раз они наконец услышали.