Юй Хуа - Братья

Дети шли между ними, родители с краю, и все четверо держались за руки. Мужики и бабы на улицах, глядя на них, заходились хохотом, они-то знали, что эта парочка успела уже дважды побывать женихом и невестой и что двое их детей были пасынками, а жених в день свадьбы устроил с шестью соседями настоящее побоище. Они и подумать не могли, что с раскроенной физиономией он потащится гулять по улицам, да еще с эдакой довольной мордой. Завидев знакомых, он громко здоровался и, указывая на Ли Лань, радостно говорил:

— Это моя жена.

Потом, указывая на детей, весело добавлял:

— А эти двое — мои сыновья.

Выражение лиц у встречных было будто бы веселым, но только их веселье было совсем не то, что у Сун Фаньпина. Его радость была радостью жениха, а они радовались возможности погоготать над другими. Ли Лань знала, что означают ухмылки на этих лицах, знала, что люди говорят, когда тычут в них пальцами, поэтому опустила голову. Сун Фаньпин тоже знал, поэтому тихо сказал Ли Лань:

— Подними голову.

Когда они всей семьей миновали две улицы и проходили мимо того самого кафе-мороженого, дети с надеждой стали поглядывать внутрь. Но родители тянули их за руки, продолжая идти дальше. Поравнявшись с фотоателье, Сун Фаньпин остановился. Сияя, он сказал, что нужно зайти и сделать семейный портрет. Он совсем забыл, что у него опухло и заплыло лицо, и, когда Ли Лань заметила, что лучше зайти в другой раз, Сун Фаньпин уже вошел внутрь. Оглянувшись, он увидел, что Ли Лань по-прежнему стоит с детьми у входа, и помахал им рукой, но Ли Лань не входила.

Сун Фаньпин сказал подошедшему фотографу, что хочет сделать семейный портрет, и, только заметив его испуг и удивление, вспомнил, что сегодня не самый лучший день для фотографии. Склонив голову, он погляделся в зеркало и проговорил:

— Нет, пожалуй, не будем сниматься, жена говорит, потом зайдем.

Сун Фаньпин, выходя из ателье, захохотал. Его весельем заразилась и Ли Лань, и дальше всю дорогу они смеялись уже вместе. Потом за ними захихикали мальчишки, сами не зная отчего.

После нового замужества Ли Лань расцвела. С тех пор как в нужнике захлебнулся насмерть ее муж, она ни жива ни мертва терпела семь лет, и семь лет ее волосы топорщились в беспорядке во все стороны. Теперь Ли Лань вернула себе девичью косу и повязала на конце ее две красные ленты. Ее лицо похорошело, будто она поела женьшеня, и даже мигрени у нее вдруг пропали. Теперь она тихонько мурлыкала песенку. Ее новый муж тоже светился счастьем, и его шаги разносились по дому гулкой барабанной дробью. Когда он мочился у стены, звонкое журчание билось о нее грозовым дождем.

Покуда длился медовый месяц, молодые были неразлучны. Едва выдавалась свободная минутка, они прятались во внутренней комнате и накрепко закрывали двери. Снаружи Бритый Ли с Сун Ганом исходили любопытством: заслышав внутри шум и чмоканье, они верили, что родители прячутся за дверью, чтобы там украдкой есть «Большого белого кролика». А ели они не только днем, но и всю ночь напролет. Еще засветло родители загоняли детей спать, а сами запирались внутри и, не переставая, чмокали там губами. Соседские дети еще бегали и кричали во дворе, а Бритый Ли с Сун Ганом уже отправлялись спать. Сун Фаньпин с Ли Лань тоже, судя по всему, укладывались в кровать, но всю ночь шлепали губами во внутренней комнате. Бритый Ли с Сун Ганом засыпали, обливаясь слезами и захлебываясь слюнями, а на следующее утро просыпались уже без слез, зато все в тех же слюнях.

Детей снедало любопытство. Однажды после обеда, когда Сун Фаньпин с Ли Лань зачмокали губами, Бритый Ли, приникнув к дверной щели, заглянул в комнату. Сун Ган привалился сзади к брату, чтобы послушать, что же такое происходит. Бритый Ли увидел на кровати две пары родительских ног. Ноги Сун Фаньпина лежали сверху, зажав ноги Ли Лань. Ли зашептал Сун Гану:

— Они на кровати едят…

Потом он сменил щелку и заглянул в другую: он увидел, что Сун Фаньпин лежит на Ли Лань сверху и обнимает ее за талию. Ли прошептал:

— Они обнялись и едят…

Третья щель позволила ему увидеть лица, одно под другим: Сун Фаньпин и Ли Лань целовались, будто сумасшедшие. Сперва Бритый Ли хохотнул пару раз — эта сцена показалась ему страшно забавной, а потом зачарованно застыл. Стоявший сзади Сун Ган несколько раз толкал его в спину, но тот ничего не чувствовал.

— Ну, ну, как они едят?.. — шепотом спрашивал Сун Ган.

Малолетний Ли пришел в восторг от увиденного. Обернувшись, он с загадочным видом произнес:

— Они не конфеты едят, они едят губы.

Сун Ган не понял:

— Чьи губы?

Его брат продолжал с той же таинственностью:

— Твой папаня ест мамкины, а моя маманя ест папкины.

Сун Ган от испуга аж подпрыгнул. Он представил себе, как Сун Фаньпин с Ли Лань за закрытыми дверьми жрут друг друга, словно дикие звери. Тут дверь внезапно распахнулась, и родители застыли на пороге, удивленно глядя на детей. Увидев, что рты у обоих на месте, Сун Ган облегченно вздохнул и, тыча брату в нос, закричал:

— Ты мне все наврал! Он сказал, что вы съели себе губы.

Бритый Ли, покачав головой, произнес:

— Я сказал только, что вы едите губы, я не говорил, что вы их съели.

Сун Фаньпин с Ли Лань покраснели и рассмеялись. Не сказав больше ни слова, они вышли из дома и пошли на работу. После их ухода Ли, чтобы доказать, что он не обманщик, велел Сун Гану сесть как следует на кровать, прямо и пристойно, как в кинотеатре. Потом он притащил длинную лавку и поставил перед Сун Ганом, а сам лег сверху. Приподняв голову, он ткнул в лавку пальцем:

— Это как будто моя мамка. — Еще малолетний Ли показал на себя и сказал: — А это как будто твой папка.

Уподобив лавку Ли Лань, а себя — Сун Фаньпину, он принялся показывать, как те ели друг другу губы. Лежа на лавке, Ли обнял ее руками и стал, хлюпая, целовать. Его тело начало двигаться вслед поцелуям, и он, не переставая чмокать и шевелиться, говорил Сун Гану:

— Вот так, вот точно так они делали.

Сун Ган никак не мог взять в толк, зачем он елозит по лавке:

— А чего ты ползаешь?

Бритый Ли сказал:

— Так твой папка точь так шевелился.

Сун Ган рассмеялся:

— Вот умора.

А Ли ответил:

— Твой папка, вот кто умора.

Он елозил по лавке все быстрее и быстрее, и его лицо начало заливаться краской, а дыхание стало неровным. Сун Ган испугался, спрыгнул с кровати и толкнул брата обеими руками:

— Эй, эй, ты че?

Бритый Ли затих. Поднявшись с лавки, он радостно ткнул себе в ширинку и сказал Сун Гану:

— Когда так елозишь, пиписька делается твердая-претвердая, и это очень даже приятно.

Потом малолетний Ли с энтузиазмом велел Сун Гану тоже лечь на лавку и попробовать. Сун Ган с недоверием посмотрел на брата, залез на лавку и увидел, что она вся в слюнях. Слюни блестели, будто к ним примешались и сопли. Покачав головой, он снова сел и, кивая на лавку, сказал: